Нечто чудесное
Шрифт:
– Нигде, – отрезал Джордан, спеша поскорее закончить бессмысленный разговор и присоединиться к жене. С каждой минутой он все больше злился на непредвиденную задержку. – Какого черта вам нужно? Мне казалось, вы хотите поговорить об одном из лакеев… некоем Нордстроме.
– Нордстром мертв, – резко объявил Фокс. – Отравлен. Я сразу заподозрил, в чем причина, стоило Хиггинсу меня позвать, и местный врач, доктор Денверс, подтвердил это.
– Отравлен, – медленно повторил Джордан, не в силах поверить, что подобное произошло в его доме. – Но как, во имя
– Единственная случайность во всем этом деле – несчастная жертва. Яд предназначался для вас. Я виню себя за то, что не поверил, будто убийца может осмелиться предпринять очередную попытку в вашем же доме! Некоторым образом именно я повинен в смерти вашего лакея.
Джордан, как ни странно, прежде всего подумал о том, как был несправедлив к Фоксу. В противоположность первому впечатлению он был теперь склонен верить, что Фокс, скорее, не столько стремится вытянуть побольше денег, сколько всеми силами старается защитить жизнь тех, кому служит. Но тут он наконец осознал, что кто-то пытался отравить его в собственном доме. Невыносимая, отвратительная мысль.
Да этого просто быть не может!
– Что заставляет вас считать, будто покушались на меня?
– Прежде всего яд подсыпали в графин с портвейном, к которому никто, кроме вас, не прикасается. Сам же графин оказался в корзинке для пикника. После вашего возвращения корзинки отнесли на кухню, где их распаковала судомойка по имени Джин. При этом присутствовал Хиггинс и, увидев прилипшие к графину травинки, решил, что такое вино не подобает подавать на стол вашей светлости, поскольку какой-нибудь мусор или стебельки могли попасть и внутрь. Насколько я понимаю, здесь, в Хоторне, следуют обычаям общества, предписывающим, чтобы все не выпитое за обедом вино было отдано дворецкому?
– Совершенно верно, – сдержанно произнес Джордан. Фокс кивнул:
– Именно это мне и сказали, но я ожидал подтверждения. В соответствии с этим обычаем вино перешло к Хиггинсу. И поскольку тот не выносит именно этот сорт, он подарил его Нордстрому, лакею, чтобы отпраздновать радостное событие – вчера Нордстром стал дедушкой. В четыре часа Нордстром отнес графин в свою комнату. В семь он был найден мертвым – тело еще не успело остыть, на столе стоял бокал с недопитым вином.
Судомойка объяснила, что Нордстром сам открывал бутылку портвейна сегодня утром и попробовал немного, желая убедиться, что вино не испортилось, а потом наполнил графин и поставил его в корзину, которую потом отнес к экипажу. Хиггинс говорил, что вы торопились и почти сразу же подошли к фаэтону. Это правда?
– У крыльца стоял грум, державший лошадей под уздцы. Я не видел лакея.
– Грум не мог отравить портвейн, – уверенно заявил Фокс. – Он мой человек. Сначала я заподозрил Хиггинса, но…
– Хиггинса?! – поразился Джордан. Подобное предположение показалось ему настолько забавным, что он, несмотря на всю серьезность происходящего, едва не расхохотался.
– Да, но Хиггинс не делал этого, – заверил Фокс, ошибочно приняв недоверчивое выражение
При других обстоятельствах Джордан, конечно, немало позабавился бы, представив строгого, величественного дворецкого бьющимся в истерике, но в эту минуту ему было не до веселья. – Продолжайте.
– Именно Нордстром выгрузил после пикника вещи из корзины и принес все на кухню. Следовательно, он, и только он, держал в руках графин. Очевидно, не он отравил вино. Джин заверила, что, кроме него, никто не прикасался к графину.
– В таком случае когда яд был туда положен? – нахмурился Джордан, не имея ни малейшего предчувствия, что всего через мгновение мир, едва расцветший яркими красками, померкнет и безвозвратно рухнет.
– Поскольку мы исключили возможность того, что вино было отравлено до или после пикника, – тихо заключил Фокс, – остается одно: кто-то подсыпал его в портвейн во время пикника.
– Вздор! – процедил Джордан. – Там не было никого, кроме меня и моей жены.
Фокс деликатно отвел глаза:
– Совершенно верно. И поскольку вы этого не делали, остается… ее светлость.
Джордан не помня себя вскочил, сотрясаясь от ярости, и ударил кулаком по столешнице с такой силой, что по комнате прокатился грохот.
– Убирайтесь, – приказал он тихо, – и забирайте бездельников, которые на вас работают. Если через четверть часа вы все еще будете здесь болтаться, я выброшу вас собственноручно. А если услышу хотя бы слово беспричинной клеветы на мою жену, задушу вас голыми руками, и да поможет мне Бог!
Фокс неторопливо встал, однако не собирался так просто сдаваться. С другой стороны, он был не настолько глуп, чтобы оставаться на расстоянии вытянутой руки от взбешенного нанимателя. Осторожно отступив, он осмелился возразить.
– Я бы не назвал эти обвинения беспричинной клеветой, ваша светлость, – печально вздохнул он.
Невыразимая тоска охватила все существо Джордана, сжала сердце, пронзила мозг. Перед глазами стояла Александра на берегу реки, наклонившая над бокалом графин с портвейном. «Не хотите вина? Это ваше любимое…»
– Сегодня утром ваша жена снова тайком навещала сэра Энтони.
Джордан тряхнул головой, словно пытаясь отрицать то, что твердил ему разум, борясь с болью, потрясением и гневом, раздиравшими душу.
Верно истолковав этот жест отчаяния, Фокс негромко сказал:
– Когда вы вернулись, ваша жена уже была с ним помолвлена. Разве не кажется странным, что ваш кузен так легко от нее отказался?
Граф медленно повернул голову и взглянул на Фокса. В серых глазах стояла такая мучительная горечь, что даже ко многому привыкший сыщик содрогнулся. Но его светлость молча поднялся, направился к столику, где на серебряном подносе стоял графин с виски, и, наполнив бокал до краев, осушил его двумя глотками.