Неделовые отношения
Шрифт:
— Вкусно пахнет, — улыбнулась я вымученно.
Завтракали мы молча. Ела опять только я, а мама все суетилась, то подкладывая мне сырники, то подливая варенье.
Я боялась поднять на нее глаза, увидеть, наконец, такой, какая она сейчас, а не тот образ двадцатилетней давности, что хранится в памяти и всплывает при слове «мама».
Но это нужно.
Маша, давай.
Я выпрямилась, разглядывая сидевшую напротив женщину. Ссутулившуюся, подперевшую щеку ладонью. Она смотрела невидящими взором в тарелку с потрескавшимся краем и не шевелилась. На давно
Синяя кофта с капюшоном вместо халата, тоже новая. Самовязка, петля к петле, все ровное, резко контрастирующее с застиранными тряпками возле плиты. Под ногами валялись фантики, а она их не замечала. Ничего не замечала.
Сердце наполняется горечью, а еще трусливым желанием сбежать. Чтобы не видеть, не знать, представлять, что все нормально, так же, как и раньше. Удобный способ, жизнь улиточки.
Я в домике. У всех все хорошо.
Такой сладкий самообман…
— Мам, у тебя все хорошо? — начала я издалека.
— Сердце кололо, а может, не сердце, Танька, соседка, сказала, что у нее невралгия так отдавалась.
— Поехали в город, сходим к врачу.
— Да как я все здесь оставлю? — испуганно отшатнулась от меня, точно я предложила бросить ей дом и сбежать.
— Один день, — продолжила я настаивать, — максимум два. Попросишь соседку присмотреть за курами.
Больше ничего в мамином хозяйстве не было, только десяток несушек. Бабушка всегда поражалась, как у нее, насквозь городской жительницы, смогла родится такая дочь, как моя мама. Ей нравилось копаться в огороде, ухаживать за животными, а у бабки даже цветы в горшке не приживались.
— Я в местную поликлинику схожу, проверюсь.
Поддаваться она никак не желала.
— Почему ты не убираешься?
Женское лицо изменилось в мгновение, став сразу отстраненно — недовольным:
— Поела? Посуду в мойку убирай, мне ещё в огород надо.
— Я сама помою.
Я встала, испытывая одновременно и стыд, и раздражение, убрала все со стола.
Не дожидаясь меня, мама ушла, хлопнув дверью, показывая свое недовольство. Разговора не вышло, и мне ничего не осталось, как начать уборку. Часа три я мыла посуду, перебирала шкафы, складывала в пакеты мусор, оттирала сначала стол, а потом — полы. Босиком по нему ходить стало гораздо приятнее, а кухня стала выглядеть в разы лучше.
Дальше я переместилась в мамину комнату. На комоде стояли семейные фотографии, — со свадьбы родителей, с гладиолусами и у вечного огня, в роддоме сначала с Мишкой, потом со мной. Наши детсадовские, потом школьные.
Папы не стало почти двадцать лет назад, и я помнила его так плохо, точно в моей жизни были только мама и Миша. Немногословный, всегда пропадавший на работе, а по вечерам помогавший всем соседям. Его сложно было застать дома, и ещё сложнее откопать в памяти те моменты, когда он играл с нами или просто обнимал. Только колючие усы, которые царапали щеки и лоб при скупом поцелуе, да мозолистые ладони — и все.
Куда больше в моем воспитании принимал участие брат. Грел суп после школы, учил штопать порвавшиеся на коленях колготки и давать в нос обидчикам.
Когда-то он заменял мне весь мир, с ним все остальные люди становились не такими важными, даже родители.
А потом он начал играть, вынося из дома все до последней копейки, и стал чужим.
Уборка здесь не заняла много времени. Я аккуратно сложила вещи в шкаф, заметив там мужские вещи. Неужели до сих пор хранит отцовские?..
На полках лежали старые пачки сигарет, призванные отгонять моль — "Полет" и "Астра". В этой комнате точно время остановилось.
Передвинув ещё одну вешалку, я увидела, как из кармана штанов выпала карта. Подняла пластик, не сразу понимая, что именно здесь не то. Обыкновенная дисконтка джинсового магазина. Но откуда она в папиных вещах?..
Первая мысль — мама надевает отцовскую одежду.
Вторая — у нее появился мужчина.
Третья оказалось самой ужасной. Я отказывалась ее принимать, но стала искать доказательства.
Прошлась по дому, находя следы присутствия ещё одного человека.
Станок. Черная зубная щётка. Дезодорант.
Мужские кроссовки, припятанные в тумбу.
В стиральной машине — не поленились залезть и туда — боксеры, не самые дешёвые.
— Мама, — позвала ее, брезгливо запихивая белье обратно, — ты где?
Она заглянула в комнату, которую я называла своей. Но здесь совершенно точно ночевал другой человек.
— Мам, Миша объявлялся?
Она растеряно посмотрела на меня, сжимая полотенце, пряча руки.
Сердце чуть не оборвалось.
— Давно? Почему ты молчала? Мам, он снова у тебя деньги просит?
— Маш, — она пыталась что -то сказать, но было поздно. За спиной скрипнула дверь, и знакомый голос произнес:
— Вот это встреча. Сестрицу черт принес.
Сердце стучало так, что в ушах отдавало. Я резко обернулась, сжимая руки в кулаки.
Мой родной брат, проклятие нашей семьи, стоял, держась за дверной проем и улыбался.
Улыбался, как умел только он.
Так противно, что хотелось дать ему в морду, а лучше сбежать.
— Ну, привет, Машка.
Глава 9
Мой брат был настоящим красавцем.
Рост выше среднего, не очень широк в плечах, но с удивительно яркой внешностью. Черные волосы, намного гуще, чем достались мне, смуглая кожа и голубые, выразительные глаза.
Ими он сводил с ума не только своих ровесниц, но и женщин постарше. Вообще, Мишке, на удивление, прощали все, стоило ему только улыбнуться и взять за руку собеседницу — на противоположный пол это действовало безотказно.
Я своего брата тоже любила, втайне гордясь, что он такой. Не просто красивый, но умный, а еще добрый. Миша первый переехал жить к бабушке, потом туда перебралась и я, и в какой-то момент моя семья словно состояла только из этих двух людей, а большего мне и не хотелось. Мама оставалась где-то за рамками моего внимания.