Недетские игры
Шрифт:
На летней эстраде Шилов, в расстегнутой куртке и с бутылкой пива в руке, пытался отбивать чечетку. Сидевшие на скамейке перед эстрадой девчонки из Универа хихикали над его выкрутасами. Танцор из Романа был еще тот: ни ритма, ни пластики.
Стас, в оранжевой безрукавке, уныло махал куцей метлой. Рядом с ним трудились две женщины-дворничихи. Сгребать листья и мусор у них получалось намного ловчее, но Румын не обратил внимания на разницу в навыках. А может, не придал им значения. Мало ли, когда этот парень дворничать начал. Не научился еще, не успел. По роже
Сапожников сидел на скамейке и трепался по телефону. Он говорил громко и оживленно жестикулировал свободной рукой. До Румына долетали отдельные слова. Общий смысл разговора был ясен: убалтывает подругу на встречу, а она чего-то ломается, ссылаясь на предстоящий семинар по английской поэзии. Студентов в садике было много, они сидели и стояли группами и поодиночке, и Сапожников на их фоне не выделялся.
В пятнадцать ноль восемь Румын подошел к обелиску и простоял там ровно минуту, после чего собрался уйти, но не в сторону набережной, откуда возник, а мимо эстрады, через один из боковых выходов.
Лучшего нельзя было и пожелать.
Запрокинув голову, Шилов приложился к бутылке. Боковым зрением уловил, как приближается Румын, а сзади, с двух сторон, его нагоняют Стас и Сапожников. Оружие было у обоих в руках.
Только бы он не обернулся!
Ну, подойди еще на пять метров! Еще! И еще!
Хватит!
Шилов встал к Румыну спиной и приготовил «беретту». Слух был так напряжен, что он слышал, как поскрипывает песок под толстыми подошвами ботинок убийцы.
Развернувшись, Шилов одновременно бросил бутылку и выстрелил в воздух, крикнув:
– Стоять! Руки! Вверх руки!
Румын замер, чуть присев. Правая рука, метнувшаяся было под пальто, остановилась на полпути. Он оглянулся через плечо, увидел Скрябина и Сапожникова с пистолетами, с двух сторон нацеленными ему в спину.
– Руки поднял! – еще раз крикнул Роман, держа Румына на мушке.
Взрывник не спешил подчиняться. Зато, как с облегчением отметил Роман, выстрел произвел нужное действие на гражданское население. Всех, кто находился вблизи от эстрады, как ветром сдуло. Далеко они, правда, не убежали, остались смотреть, но там их уже вряд ли зацепит шальными пулями. Правы оказались французы, способ эффективный…
– Вы чего, мужики? Обознались, наверное? – подал голос Румын.
– Руки! Держи их так, чтобы я видел! Дернешься – пристрелю!
– Откуда будете, мужики?
– Уголовный розыск!
– Хваткие ребята. Прошу учесть, что при аресте я сопротивления не оказывал. Оружие сдаю добровольно.
– Левой рукой, медленно, двумя пальцами!
Румын подчинился и бросил на землю старый «вальтер» военного образца. Такую штуку неудобно скрывать под одеждой, но зато если уж пустишь в ход, мало не покажется.
– Ногой отбрось!
Румын оттолкнул от себя пистолет.
Пока вроде все идет гладко, но… Неужели он действительно сдался? Может, просто уверен, что против него нет реальных улик, и рассчитывает при содействии друзей-военных через два дня уйти на свободу?
– Бери меня тепленького! – ухмыльнулся Румын, держа руки над головой.
– Рома, он мне не нравится, – крикнул Стас. – Может, пристрелить его на фиг?
– Ничего не получится, я не дам повода. Отписываться придется. – Не опуская рук, Румын покосился на Скрябина.
Тот ответил:
– Ничего, не впервой.
– Шанс у тебя один – чистосердечное признание, – добавил Роман.
– Ты мне стакан спирта налей, и я тебе все как на духу выложу, начальник!
– Стас, ты прав, он мне тоже очень не нравится. Толик, давай на колени, а потом мордой вниз. Руки за спину!
Румын выполнил.
Не дожидаясь команды, Сапожников сунул «макаров» за пояс, достал наручники и подошел к задержанному.
Надо было не так. Надо было, приблизившись, врезать ему между ног или по голове, и только лишь потом цеплять браслеты. И пистолет надо было не за пояс совать, а или отдать Скрябину, или держать в руке, будучи готовым стрелять при малейшем подозрительном шевелении. Продырявить руку или бедро – этого достаточно, чтобы сломить сопротивление и не вызвать серьезных претензий прокуратуры.
Сапожников сделал неправильно.
Шилов интуитивно почувствовал, что может произойти, но помешать не успел – Сапожников уже наклонялся к задержанному.
Из положения лежа, с руками за спиной, Румын ногами подсек Сапожникова и уронил его на себя, успев моментально, пока Сапожников еще падал, извернуться на спину и оказаться под ним. Одной рукой, локтевым сгибом, он сжал шею Сапожникова, другой – выдернул у него из-за пояса пистолет и – даже не увидев, а как-то почувствовав, что Стас подбегает и готовится выстрелить, – успел дважды выстрелить первым.
Стасу попало в плечо и в левую часть груди. Взмахнув руками, он упал. Пистолет отлетел куда-то на землю.
Шилов не мог стрелять. Румын прикрывался Сапожниковым, и, стоя на летней эстраде, на полтора метра выше них, Роман мог попасть только в своего парня, но не в убийцу.
Румын целился в Шилова из трофейного пистолета, при этом сумев так придушить Сапожникова, что тот уже почти не дергался, и только лежал, бессильно вцепившись пальцами в сдавившую горло руку.
– Ствол на землю! Ствол на землю, ты понял меня? Я ему башку разнесу! – Подтверждая угрозу, Румын ткнул «макаром» в висок Сапожникова. – Ну, быстро!
Шилов бросил «беретту».
– Интересный пестик! Где наполоскал? А теперь табельный! Ну!!! – Румын отвел пистолет от головы Сапожникова и выстрелил ему в бедро.
Сапожников дернулся и заорал.
Шилов достал из поясной кобуры и бросил «ПМ».
– Пять шагов назад!
Шилов начал пятиться.
Румын коротко глянул на Стаса. Тот лежал на спине и, казалось, не дышал. Времени приглядываться внимательнее у взрывника не было. Отпихнув Сапожникова, который от болевого шока почти лишился сознания, Румын начал вставать. Пистолет он держал нацеленным на Романа.