Недоброе утро Терентия
Шрифт:
Все, вроде бы собрались! И нервы отпустило чутка. Оно видать отвлекает, когда возишься с оружием и снаряжением. Урал рычит, мощь неистовая. Броневик — чистой воды! Кругом такие-же мужики стволы готовят. Все уже в латы нарядились. Да выглядят, будто рыцари все средневековые. Латы, броня, оружие. Только те были блестящие, да с мечами, а мы — будто из войск фантастических. Сами, — как танки! Зеленые, в броне. Стволами ощетинились. Круто! Даже азарт какой-то появился. Ну, держитесь твари поганые! Вам смерть теперь идет! Мы идем! Чую, под руку меня кто-то толкает...
Волчок прискакал! Скулит, руки мне лижет. Соскучился! Обнял его, по холке потрепал.
Серафима стоит. Красивая! Волосы в косу заплела. Платье на ней. Синее, да с узорами белыми. Сапожки надела новенькие. Аккурат по ноге! Купила видать у кого. Не было же у нее такого ничего! Улыбнулась мне. Синяки, да ссадины сошли уже с лица. Милое лицо у нее, гладкое. Глаза зеленые, губы алые. Красавица, да и только! Огляделась Серафима. — А жена Ваша где? — спрашивает.
Ну, а что ей ответить... — Нету жены. — так ей сказал. Да не стал подробности рассказывать. Не надо ей этого знать. Про подлость человеческую! — Не будет ее. Занята она...
Подошла Серафима ближе. Я Степана с рук опустил. Шлем снял. Обняла меня она. Постояли чутка молча. Глаза у нее такие, — с тревогой на меня смотрит. — Вы уж извините, знаю я про жену вашу. Видела, как они ехали прочь. С мужчиной каким-то. Телега вещами загружена. Еще вчера видела. Не стала вам говорить. Не мое это дело! Может там и не так все...
А я и сказать, чего — не знаю! Стою, молчу. На душе, кошки скребут... Ночное вспомнилось. Вот так бывает в жизни! Много в голове крутится всякого, да сказать не выходит... Не до этого сейчас. Кивнул только.
Отстранилась она немножко. Видит, что неприятно это мне. Поняла сразу, что все правильно догадалась! Смутилась. Задумалась маленько. Молчала, да глаза опустив, в землю глядела. Затем спохватилась: — Тут это, вот! — говорит. — Покушать Вам в дорогу собрала. — авоську мне протянула. — Хлебушек там, да мясо. Огурчиков, помидорок собрала. Лучок, сыр еще. Сала немножко. Вы уж извините... Что было.
Отказывался я сперва. А потом — взял! Настаивала Серафима, да расстроилась, что не беру. Не хотел ее обижать! Еще баночку она мне передала. Мазь там, целебная. Кровь останавливает, да заразу убивает. Сама делала! Для меня. Поблагодарил ее! Да извинился. Отнес в машину вещи, положил. Руки-то полные! Как раз Волчка свистнул к себе. Разговор к нему есть. Чтобы вообще без глаз, да ушей чужих! Огляделся я вокруг. Дядька с Татяной Петровной, да с мужиком тем, что у его каморки в карауле сидел, обсуждают чего-то. Махал-Махалыч с пацанами, у капота чего-то крутят. Петр — отошел в сторону. На площадь вышел. На солнышко. Прицел настраивает. Щелкает крутилками на нем, смотрит в него, да в блокнотик маленький карандашом чего-то записывает. Стало быть — все заняты! Никто наш разговор не подслушает.
Сел волк рядом, смотрит на меня. Я пока вещи закинул. Да к нему. К ушам его ближе. — Такое дело, брат мой, серый... — говорю ему. Шепотом. — Тебя с собой взять я не могу. Не обижайся только! — вижу, что моську нахмурил. — Дело к тебе есть. Тут дело! В Зареченке. Видал, чо в Павловке творилось! Как люди к нашему брату относятся?! За Степана я вот переживаю. И за Серафиму! Как бы без нас, и тут такое не учудили. Не верю я тем, кто тут остается. Ага! Ты вот чего. Ты присмотри за ними, пока меня нет. Не на кого мне больше тут надеяться! Понимаешь меня?
Кивнул волк. Понял меня. Обиделся маленько, вижу, но понял! Дело-то серьезное! У меня прямо, камень с души отвалился. Все думал, — ерепениться станет! Дык, нет. Ну и слава Богу! Лизнул мне руку, да к Степану побег. Они с Серафимой там-же стояли. На площади. Да нас ждали с волком. Хотел и я к ним. Постояли бы еще, поговорили... Но тут, Вий отправление скомандовал. Ну, чо... Стало быть — в путь!
Бегом побежал к ним! Вышло время. Хоть пару секунд еще с ними побыть. Попрощаться! Обнял Серафиму, волчка погладил. Степка ко мне прижался. К уху моему подсунулся да тихо, шепотом: — Вы, там гляньте... Может сестричка моя, Аленушка где сыщется? — просит меня. Да на глазах слезы у пацана.
Ну чо, пообещал ему конечно! Сам понимаю, что шансов практически нет. Дык, жалко мальчишку! Надежда у него в сердце еще жива. Вот и пообещал! Поверил он мне, или нет — не знаю. Слезы ему вытер. Улыбнулся ему. — Если увижу, обязательно домой привезу! — так и сказал.
Обнял меня Степан. Прижался ко мне. — Спасибо, — говорит. — вам, дядя Терентий!
Обнялись еще раз мы с ним, и с Серафимой. — Вы берегите себя... — говорит. Прижалась ко мне! — Любы вы нам. — в глаза мне смотрит. Волчок ко мне прильнул. Все за меня переживают! И я за них. И они мне полюбились! Все до сердца мне легли. И она, и Степан, и волчок — друг мой серый. Чего уж тут говорить... Семья они моя, получается! Как и дядька Вий. А больше, у меня и нет никого. Так-то.
Загудел Урал. Меня кличут. Отправляются! Все уже в машину позапрыгивали. Васяка подъехал ближе, двери распахнул пассажирские. — Все, — говорит. — пора нам!
Поцеловала меня Серафима напоследок. В щеку. Смутилася вся, в краску лицо... А сама — улыбается! Полез я в кабину, уселся. Сам смущенный. Неожиданно это так-то... И приятно очень! Дверь захлопнул. Шлем натянул на голову, карабин проверил, на колени положил. Готов! Васяка передачу врубил. Лыбится, на Серафиму поглядывает, да мне подмигивает. Видать и я красный залез. А он подкалывает меня чертяка! Молчу я. Ничего не говорю. Вот так у меня складывается. Чо уж тут говорить... Улыбнулся просто.
Поехали! Махнул рукой своим. Видно их хорошо через решетку на окне. Стоят, в след мне глядят. Провожают меня! Вий приказал гнать, по возможности во всю прыть. Время дорого! Василий газу выжал, заревел мотор, шустро скорость набрал Урал наш. Быстро, да плавно ведет Васяка. Ни одной кочки не поймал. Передачи повышает, словно сами они так включаются. Ни стука, ни грюка. И не раскачивает машину так, как я вел... Вот же мастер!
Быстро мы до моста долетели. Того, что на границе Зареченки, да к Морше ведет. Васяка скорость чуть сбавил. Я только слышал, как колеса по перекрытиям моста прошлепали. Дальше снова он газу нажал. Попер, словно не на грузовике, а на какой-то птице летим! Железной, да сильной! Злой птице. Мотор только выл-ревел, да шины по гравию гудели, камни из-под колес выбрасывали. Пронеслись место то, где Нива застряла в дереве. Кирсановская которая! Там так и осталось место, где на стволе кора содрана. Еще указатель промелькнул «ЗАРЕЧЕНКА». Белый и буквы на нем черные. Дырки те, от выстрела на нем. Только с этой стороны этот знак — полосой красной перечеркнутый. А впереди, такой-же! «МОРША» на нем написано. А больше, ничего я и не увидал. Скорость же!