Недостроенный колодец
Шрифт:
– Благодарствуем, Кошель Кошелевич.
– Да… – пробормотал кошелёк, – только этот тип был слишком жирный. А жирное вредно для здоровья, – проговорил он наставительно. Завтра постарайтесь пригнать более здоровую дичь.
– Д-да. – заикаясь, выдавили из себя дружки.
– А теперь брысь!
Коля и Вова бросились прочь с такой скоростью, что снег поднялся столбом.
– И чтоб завтра! В это же время! Здесь, как штык! – понеслось в след несчастным невольникам кошелька.
Марина!
Вадим не так давно возвратился из последнего плавания. Ему казалось, что он целую вечность не был на берегу.
Море всё ещё шумело в его ушах, а берег дышал весной. Ранней весной.
В воздухе скользили вкрадчивые ароматы расцветающих кустарников и цветов, они так легко проникали в душу, и пробуждали двоякое волнующее чувство – радости и печали…
Нет, это, наверное, просто весна, родина…
Ему хотелось бродить по старым улицам, знакомым с детства. И дышать этим тёплым морским запахом.
Нет, он не чувствовал печали по прошлому, не думал о старости, до неё ещё так далеко. А седина на его высоких чёрных висках, так это так… пена северных морей, которым он отдал 20 лет. Двадцать лет…
Неужели двадцать лет он не видел свой милый старый курортный город на берегу тёплого, вечно юного моря?..
Водоросли, лежавшие на берегу источали освежающий запах йода. Пахло рыбой и моллюсками. Отдыхающих было мало. Не сезон.
… На нижней террасе кафе сидела девушка. Белая гипюровая шляпка, кокетливо изогнувшись, закрывала почти всё её лицо. Прядь волос, выбившаяся из волнистой причёски, капризно покачивалась на ветру. Губы лукаво улыбались.
Она держала в руках длинный бокал с коктейлем и куда-то смотрела.
Куда же она смотрела?.. Нет, кажется, никуда… вернее её взгляд беспрепятственно проходил через все окружающее её, потому, что она была погружена в свои собственные мысли. И именно им, своим мыслям она улыбалась своей лукавой… и странно знакомой улыбкой.
Девушке лет восемнадцать…
Нет, он не мог её знать.
Вадим поднялся по извилистой каменной лестнице на террасу, сел за столик поближе к морю и стал смотреть на розовых чаек, на скалы, на солнце, медленно опускающееся в море.
Вадим обернулся и неожиданно увидел глаза девушки – синие-синие, влажные. Они словно источали аромат лесных фиалок.
– Марина! – пронеслось в его мыслях. – Это Марина! Ах, нет, она девочка, дитя, а Марине, должно быть теперь лет сорок. Марина…
…………………………………………………………
Они познакомились двадцать лет назад, в такой же завораживающий весенний вечер, вернее предвечерье.
Она стояла в белой кокетливо изогнутой шляпке, бросала чайкам хлеб и смеялась. Чему она радовалась? Морю? Чайкам? Своей молодости?..
Он подошёл, встал рядом и без всяких вступлений сказал, – меня зовут Вадим.
Она повернула к нему лицо, и лукаво улыбаясь, протянула кусочки хлеба.
Их пальцы на миг соприкоснулись и от неожиданности, он выронил хлеб на пол террасы. Вадим тотчас наклонился, чтобы собрать его и увидел маленькие белые туфли.
Сердце его вздрогнуло… Край шёлкового душистого платья, подхваченный ветром, скользнул по его губам.
– Ну, что вы, – сказала она, так долго? А впрочем, чайки сами подберут хлеб. Они залетают сюда, не очень-то обращая внимание на посетителей.
Он глубоко и покорно вздохнул, оставил крошки на полу и поднялся.
Предзакатные солнечные лучи двоились у него перед глазами.
Внизу шипели лиловые волны, и солёные брызги долетали до их губ.
– Марина, – услышал он её голос, доносившийся откуда-то издалека…
– Марина? – повторил он, приходя в себя. – Какое красивое имя. Оно пахнет морем, а море я люблю больше всего на свете.
Вместо ответа она рассмеялась так звонко, словно чья-то невидимая рука бросила на каменный пол террасы горсть золотых монет.
Чувство Вадима возрастало с каждым днём. Жизнь без Марины казалась невозможной.
Они поженились июльским днём, а когда вышли на улицу, то небо стояло над ними такое высокое, такое безмолвное и синева его была неохватной.
– Браки, действительно, совершаются на небесах, я в это верю, – сказал Вадим неожиданно серьёзно. Марина в ответ расхохоталась, обдав его влагой влекущих фиалковых глаз.
Они были счастливы. Каждый рассвет они встречали на берегу моря, а вечером спешили к скалам, чтобы пожелать солнцу, погружающемуся в море, спокойной ночи.
А потом Вадим ушёл в плавание на год. Сердце его разрывалось, но он старательно улыбался, прощаясь, – я буду писать тебе каждый день.
Марина плакала навзрыд. Потом, стоя на палубе, он долго видел её мечущуюся на берегу фигуру. Боль и отчаяние пронзали его сердце.
Шло время. Работа притупляла боль. Приходили нежные письма от Марины. Каждый листочек был исписан тонким летящим почерком и волновал ароматом только, что распустившегося ландыша.
И Вадим свободными вечерами писал ей длинные-предлинные письма, описывая всё, что ему приходилось видеть: пейзажи, людей, суету и красоту чужих портов.
И почти в каждой строчке – Марина! Любимая, моё сердце летит к тебе!
Увеличившись до предела, расстояние, сжалось на миг, и пошло на убыль…
Менялись широты, всё ближе был день встречи… и всё реже приходили письма от Марины, всё холоднее становилось благоухание, словно отцветающего ландыша или того нестерпимей, казалось, что там, в далёком приморском порту выпал глубокий ночной снег.
Марина! Марина! Марина! И пена морская льнула к бортам тяжёлого корабля и шептала вслед за ним тоскующим эхом – Марина! Марина…