Недоступная принцесса. Сказки для мужа
Шрифт:
– Да-да-да, – облегченно выдохнула невеста, почувствовав благодарность за то, что он так ловко её язычок развязал. Старый козёл согласился, скрепя сердце, это тоже весьма непонятный речевой оборот. Некоторые люди не задумываются и говорят: скрипя сердцем, словно оно от нежелания делать что-либо, скрипит, какая глупость! Правильно говорить: «скрепя сердце», то есть сердце разрывается, оттого, что вы должны сделать что-либо, чего вам не хочется. А вас очень просят, просто умоляют, стоя на коленях, и вы, чтобы оно не разорвалось, скрепляете сердце, не знаю там чем, железными обручами, как в сказках Гримм, или скрепя пластырем, как представляют врачи, или прутиками, как рыболовы и охотники, всё-таки делаете то, о чём вас попросили люди, стоя на коленях и орошая слезами
Итак, всё готово. Четыре участника, куча зевак и невеста в белом платье в первом ряду, уже совсем готовая выйти замуж за победителя, кроме, конечно, козла, который участвовал только для ровного счёта. Первая пара: Бард и художник. Каждый вышел со своим оружием, что предусмотрено правилами поединка. Каждый рыцарь на боевом коне со своими верными оруженосцами в доспехах: у художника вместо щита – мольберт, а вместо пики – кисть, которой он в мирное время ваяет маслом свои шедевры, а у барда не было щита, только гитара в руках, которая служила и оружием и защитой. Рыцари пришпорили коней и понеслись навстречу своей судьбе: они встретились на середине дистанции и казалось, художник победит, как в самый ответственный момент тяжелый мольберт перевесил и грохнулся прямо под ноги арабского некрупного, лёгкого с щучьей мордой коня, и в этот момент с громогласным аккордом гитара барда опустилась на голову несчастного художника, хорошо, что он был в огромном бархатном берете с плюмажем, а то разбил бы бестолковку-то. Зрители взревели от восторга и скрытого желания поучаствовать в таком замечательном поединке.
Вторая пара, естественно своим ходом, без коней, чтобы не обижать козла, появилась на арене: старый козёл выглядел как… как старый козёл, а поэт как молодой. Он приготовился как нельзя лучше: взял в руки вместо меча томик своих стихов, а старый козёл только вставил в уши побольше ваты. Чтобы не звенело в ушах, когда его будут бить, а остального он не боялся, ну, правда, чего может бояться старый козёл, правильно, ничего! Они вышли на середину. Старый козёл только занёс рога, чтобы огреть молодого поэта по затылку, как поэт, ничтоже сумнящеся, открыл томик своих стихов и как шарахнул ими, то есть отдекламировал старого козла, а в результате пострадали невинные зрители. Поэт об этом не подумал, этого он не предусмотрел. Стихи были такие плохие, такие тяжёлые, такие ужасные, что люди с тонким вкусом просто корчились на трибунах. Однако невеста не пострадала, она не особо разбиралась в стихах, она писала только прозу, и рифмой «кровь-любовь» и «роза-мороза» её не прошибёшь, как и старого козла, который как вы помните, вставил в уши вату, чтобы не звенело в голове. Так что козлу хоть бы хны. Молодой козёл, простите, поэт, получил по рогам, пока ещё маленьким и, поклонившись, гордо удалился.
В финале остался бард со сломанной гитарой и старый козёл с ватой в ушах. Исход поединка никого не удивил. Бард попробовал оглушить козла своим блеянием, но как известно, барды без гитары почти ничего пропеть не могут. И когда бард, исполнив кое-как песню без аккомпанемента, повернулся лицом к публике и отвесил низкий поклон, старый козёл не растерялся и вполсилы поддал рогами прямёхонько под центр тяжести барда, в результате чего тот улетел с арены. Всех победил старый козёл. Невеста обрадовалась. Оказывается, ей нравился старый козёл, такой мужественный, харизматичный, а его молчаливость и лёгкая мужская грубость придавали ему флёр таинственности.
Так в жизни часто бывает: собирается выйти какая-нибудь девушка за козла, все кругом видят, что он козёл, и даже говорят ей: «не надо, не ходи за него замуж, он козёл», а она твердит только: «он хороший, вы его не понимаете, он такой замечательный, такой нежный, он так страдает, он такой тонкий». И здесь тоже самое: козёл как козёл, да ещё и немолодой, старый, можно сказать, а она: «он такой смелый, он такой мужественный, суровый, молчаливый», конечно, будешь молчаливый, если вату из ушей забудешь вытащить, а наш-то козел, как раз и забыл, поэтому она ему: «милый мой, красивый, умный, хороший, любимый», а он молчит, не слышит потому что, а она только распаляется оттого, что он молчит, и всё вокруг него ходит, хоть словечка от него добивается: «мой родной, мой талантливый», а он опять ни гугу, и так она от этого влюбилась, что для неё все остальные козлы просто перестали существовать.
Пара получилась гармоничная и прочная. Её замок воздушный перенесли на его огород, она больше времени стала проводить на природе, на грядках, крепко стоя на земле, поэтому ноги больше не ломала, но и замок тоже пригодился, она туда экскурсии стала водить: и ей веселее, и достаток в доме. Прожили друг с другом прекрасную жизнь, полную любви и согласия. Детки козлята, внуки козлятки. Благодать!
Мораль: хорошо, когда жена любит мужа, а муж не спорит с женой, и неважно, что муж козёл, жена сама его вознесёт на пьедестал, главное, чтобы он был загадочным и молчаливым – глухим, одним словом!
27.06.2013
В поисках рая
«Облака» Джон Констебль
Беда с этим пергаментом! В отеле странные принадлежности для письма: пергамент, заточенное гусиное перо, поэтому никак не получается красивое письмо: то перо зацепится и брызнет фонтанчиком бордового цвета (чернил тут нет, и приходится писать гранатовым соком, окуная перо прямо в размятый в ладонях плод), то попадётся слишком мягкий кусок пергамента, и все чёткие мысли становятся расплывчатыми неразборчивыми строчками. И потом не так-то просто скрутить его в трубочку, чтобы затолкать в бутылку и – А-а-а-а-ах – поёт бутылка и гулко плюхается, уходит под воду и выпрыгивает на поверхность блестящим скользким поплавком.
– Мой балкон выходит на восток – пишет она, высунув от старания язычок, – море как чаша с поднятыми краями, дымка на горизонте, там, где через несколько мгновений должно появиться пылающее око Бога, скрывает самый торжественный и интимный момент появления солнечного диска из водной стихии. Почему? Наверное, Бог жалеет людей, ведь узрев такую полную, торжественную красоту, человеческое сердце может не выдержать восторга и разорвётся. Потому-то солнце никогда не встает из-за чистой линии горизонта, и поэтому закрывают женское лицо, оставляя одни глаза, – пёрышко дрожит в руке, и гранатовый сок стекает с него капелькой крови…
– Любимый мой, здесь настоящий рай!!! – нацарапано на пергаменте, спрятанном в бутылке, она покачивается, и строчки путаются, перемешиваются, играют друг с другом.
– Кстати, отель так и называется «Парадиз». Окна его синими очами смотрят в океан и не могут наглядеться, стены его, белые как облака, прячутся в апельсиновых и гранатовых садах. Лестницы сбегают к морю и встают у кромки воды, а она лижет берег – сухой песок темнеет и твердеет от влажной ласки волн. Розы в саду сочны и прохладны, они свёрнуты в нежные кулачки, забираясь в которые лепесток за лепестком, пальчиками, языком, пытаюсь разжать этот кулачок как ручку младенца. Она поддаётся и нежно раскрывается. И благоухает, и нежно холодит кожу. А ещё я сегодня купалась голышом, и волны бились прямо мне в сердце. И я была морем, и море было мной. А потом я лежала на мелком, словно высыпанном из миллиардов песочных часов песке, кому нужны часы, если есть вечность, а по лицу бродили тени, как будто кто-то родной, кого уже нет, проходит мимо.
Здесь растут оливковые деревья, которые не знают смерти. Плоть дерева с терпким и острым запахом, закаленная солнцем, ветрами и людскими сражениями, тверда и тяжела. Вот здесь, зажившим шрамом в теле дерева живёт память о том, как у его корней сидели римские воины, с такими же каменными, как дерево, скулами, с отблесками костра на них. Немало войн повидало дерево с тех пор, много людей, обнимавших его ствол в порыве благодарности за тень и пищу, давно стали бесприютной пылью, умерли они, их дети, умерли те, кто помнил их, и умерли те, кто не помнил, а оливковое дерево всё живёт.