Недоступная тайна
Шрифт:
Ивичев сидел задумавшись, искоса посматривая на записку. Мысли его были такие же, как и у Бахтиарова: «Кто Жаворонкова? Что означает ее признание?»
— Не падайте духом, Вадим Николаевич, — наконец сказал он. — Во всем надо тщательно разобраться. Попробуем.
На Бахтиарова повеяло добрым участием. Он почувствовал себя лучше и с надеждой глянул на Ивичева.
— Правильно поступили, что сразу пришли ко мне, — продолжал Ивичев, раскуривая погасшую трубку. — Расскажите о ней. Как произошло ваше знакомство?
Бахтиаров собрался с мыслями.
— В марте
Воспользовавшись паузой, Ивичев спросил:
— А сейчас где Ольга Федосеевна? Что она знает?
— Она неделю назад уехала в санаторий.
— Расскажите о характере, привычках, знакомых Жаворонковой.
Бахтиаров был в затруднении. Что он мог сказать о ней?
— Какой она вам представлялась до этой записки, — подсказал Ивичев.
Наступило недолгое молчание.
— Я всегда был убежден, что Жаворонкова врачом стала ради большой любви к людям. Реальный факт — ее большой авторитет! Такой авторитет, такое уважение, вы сами понимаете, редко достаются молодому, начинающему врачу! Она какая-то чистая, светлая, необъяснимая, — Бахтиаров, говорил, нисколько не смущаясь устремленных на него глаз Ивичева. Неожиданно он закончил: — Вы, товарищ полковник, должны понять меня правильно. Я, безусловно, увлечен ею, но говорю искренне…
Ивичев невольно улыбнулся. Бахтиарова не обидела эта улыбка.
— Жаворонкова — смелая, решительная, — продолжал он. — Друзей или близких знакомых у нее нет. В свободное от работы время много читает и медицинской и художественной литературы. Прекрасно говорит по-немецки, по-английски, может беседовать и с французом… Любит музыку, театр, кино, спорт…
— Она вам помогла так хорошо овладеть английским и немецким?
— Да, она не жалела для этого времени.
— Что вам казалось в ней странным?
Бахтиаров задумался. Бросил в пепельницу надломанную папиросу, которую безуспешно пытался закурить еще в начале разговора, вынул из пачки другую, закурил.
— Несколько раз я принимался с ней говорить о женитьбе. Она под разными предлогами отказывалась. Аргументы ее на этот счет почти всегда были наивны. Порой она сама над сказанным ею смеялась. Случалось — отказывалась видеться. Затем все проходило, и мы опять были вместе… Вот только сегодня утром, как вы уже знаете, она согласилась стать моей женой. Завтра у нее тоже начинается отпуск…
— На квартире она у вас была когда-нибудь?
— Ни разу. Не знаю, кто принес записку… Я не успел спросить соседей.
— Серьезные размолвки были?
— Недавно случилось. Ничего мне не сказав, она уехала на фестиваль молодежи в Москву.
— Вот как! — по лицу Ивичева пробежала тень, и он внимательно посмотрел на Бахтиарова.
— Я был очень обижен. Хотелось вместе поехать…
Ивичев встал и прошелся по комнате. Бахтиаров положил в пепельницу погасшую папиросу. В комнате стояла тягостная тишина, только с улицы доносился задорный и переливчатый девичий смех.
— Вашей работой она интересовалась когда-нибудь? — после продолжительного молчания спросил Ивичев, остановившись перед Бахтиаровым.
Бахтиаров вскочил с кресла. Прямые, густые брови его сошлись на переносице.
— Почему вы спрашиваете? Вы думаете…
— Спокойнее, капитан, — перебил Ивичев. — Жаворонкова сама написала, что она не та, за кого выдавала себя несколько лет…
Овладев собой, Бахтиаров сдержанно ответил:
— Никогда, товарищ полковник, с Жаворонковой не возникал разговор о служебных делах. Узнав от меня, где я работаю, она сказала, что занимаюсь нужным делом… Вот и все!
Ивичев снова закурил трубку. Пройдясь еще несколько раз по комнате, он остановился перед Бахтиаровым, дружески взял его за руку и, заглядывая в глаза, спросил:
— Вы понимаете, Вадим Николаевич, как сломался ваш отпуск? Но ничего! Договоримся так: пока вы никому не объявляйте о расстройствах женитьбы. Понятно? Вам необходимо немедленно повидаться с Касимовой. Далеко она уехала?
— Санаторий в соседней области.
— Нет ли Жаворонковой там? Если нет, то расскажите старушке о записке. А главное, пусть она вам со всеми мельчайшими подробностями расскажет, как нашла тогда девочку… Вам, я чувствую, все это известно только в общих чертах. Записку оставьте у меня. Нет ли у вас фотокарточки Жаворонковой?
— Дома есть. Впрочем, — Бахтиаров вынул из бумажника небольшой снимок. — Сделал сам, репортажно, как говорят…
— Это и хорошо, — ответил Ивичев, рассматривая фотокарточку. — Выхвачено из жизни мгновение…
Было уже за полночь, когда Бахтиаров ушел от Ивичева. Он медленно брел по пустынным улицам. Невеселые думы одолевали его. Всегда с гордостью сознавая себя членом вооруженного отряда партии, теперь он испытывал неведомые ранее мучения. «На меня рассчитывали, мне верили, а я оказался ротозеем…»
Долго не спал в ту ночь и полковник Ивичев. «Что все это значит?» — думал он, рассматривая записку и фотографию Жаворонковой. Ивичев досадовал на то, что мало, слишком мало знал о личной жизни капитана Бахтиарова. От других сотрудников он слышал, что у капитана есть невеста. Месяца три назад секретарь партбюро показал ему в газете портрет Жаворонковой и похвальную статью о ней. Он все собирался прочесть статью, но сразу не сделал, а потом забыл. Неприятно ощущался совершенный промах. Ясно было одно: как старший товарищ, он обязан был больше знать о своем сотруднике…