Недотрога
Шрифт:
— Значит, Витторио. Какое место он занимает в вашей жизни? Он ваш друг? Бизнес-партнер? Или что-то большее?
— Друг. Скорее всего, друг. На что-то большее с Витторио сложно рассчитывать. Он из тех людей, кто быстро загорается, но и быстро затухает. Сейчас я его муза, но что будет дальше — не знаю.
— Значит, дело только в его непостоянстве? И будь вы в нем уверены, вышли бы за рамки дружеских и рабочих отношений?
— Я не знаю. Пока меня устраивает наше общение за созданием коллекции.
— Чем нравится? Расскажите о Витторио, пожалуйста. Вы говорили, что ради вас он подтянул свой русский?
— Да, он и так сносно общался на нем, но сейчас очень поднял уровень. Говорит, что надоело иметь барьер в виде переводчика. Да и я, живя здесь, стала хорошо понимать итальянский.
— Прекрасно. Итальянский — очень мелодичный, ласкающий слух язык. Наверняка Витторио, как и каждый представитель своей нации, обходителен с женщинами и красив?
— Да, он истинный итальянец со всеми вытекающими. Его энергия передается окружающим. А когда он с головой уходит в работу, вокруг него всё кипит и бурлит.
— Что вы чувствуете, когда оказываетесь рядом с таким активным человеком?
— Восхищение его талантом.
— И только?
— Желание также загораться процессом. Радость, адреналин.
— То есть вы завидуете ему?
— Не знаю. Возможно.
— Хотите от чего-то загораться?
— Да… Наверное.
— Хорошо, Таисия. Давайте подведем итоги. Вы сейчас увлечены созданием коллекции на основе ваших украшений и находитесь в компании красивого талантливого итальянца. Он нравится вам, но вы не загадываете на будущее. Кошмары больше вас не мучают. И то, что вы в доме одна, не тяготит вас. Прошлое вы оставили в прошлом и не хотите к нему возвращаться. Можно ли сказать, что на данном этапе вы чувствуете себя счастливой и удовлетворенной жизнью? И если нет, то почему?
— Я вполне счастлива. Мне нравится жить в Италии. Пока я не задумываюсь ни о чем другом. Я бы не хотела оказаться нигде больше.
— Чудесно. Таисия, вы просто молодец. Но я хочу отметить, что нам пора начинать потихоньку углубляться в ваше прошлое и не закапывать страхи глубоко, а вытаскивать их наружу. Но это потом, мы никуда не торопимся. А пока — до скорой встречи в эфире! И еще раз спасибо за приглашение в гости. До свидания!
— До свидания, Марина.
Окно скайпа закрылось с характерным булькающим звуком, но я еще долго смотрела невидящим взглядом в экран. Смотрела, пока он не погас. Пока не увидела в нем свое отражение. Волосы снова отросли. Значит, пока записываться к парикмахеру. Почему-то мне стало важным не отпускать их ниже плеч. Все же я прекрасно понимала почему. Не хотелось ничем напоминать себя прежнюю. Ни длиной волос, ни игрой на скрипке, которая продолжала пылиться в шкафу моей квартиры-студии, ни тем более старыми привычками.
Поэтому, списавшись с Лаурой, и подругой, и по совместительству парикмахером, я забежала на кухню, где быстро приготовила себе легкий омлет, окинула взглядом полки и холодильник, чтобы понять, какие продукты нужно купить по дороге, а потом с наслаждением позавтракала, глядя в окно на буйную природу и уютные домики приморского городка.
Я ничуть не соврала психологу, с которым работала уже год. Мне нравилась жизнь в солнечном Сан-Ремо. Она в корне отличалась от моего прошлого унылого существования в Питере. Люди здесь открытые, дружелюбные, даже прохожие улыбаются, когда я еду на велосипеде по городку. Никто не осуждает и не хмурится. Здесь пахнет морем, свободой и переменами. И я дышу легко, полной грудью.
Плохо только ночью, когда одолевают кошмары. Мне стыдно признаться Марине, что за год я не победила их. Что слишком часто за последнее время остаюсь ночевать у матери и у Николая Дмитриевича. Бессонница изматывает. Если я дома, то в своей студии рисую и рисую. До изнеможения, пока краски на мольберте не начнут плыть перед глазами и превращаться в размытое пятно.
Правда, они и так не обладают четкими очертаниями. Мои рисунки — мои тайные рисунки, которые скрываю ото всех, — это моя излитая на холст боль. Мое прошлое, вывернутое наизнанку, странная фантасмагория образов, пятен и оттенков. Я рисую лица, преследующие меня в кошмарах, и всё чаще начинаю замечать, что мужчина, образ которого я воплощаю на картинах, это… Максим. Он не покидает моих мыслей, как бы я ни старалась его оттуда вытравить. Он словно яд, пропитал мои вены и стал властвовать в моих снах.
Мы никогда не встретимся. Об этом позаботился его отец, полностью отрекшись от сына и скрываясь от него и бывшей жены. Но я чувствую, что наша история не закончена. Я с маниакальным упорством изучаю статьи в интернете. Это началось с того момента, когда я хотела просто узнать о состоянии его здоровья после пожара. Максим получил ожоги спины, рук, части лица… Долго лежал в больнице и делал пластические операции. Покончил с клубным бизнесом и занимается благотворительностью. Пресса не сдавалась, преследуя его по пятам, сделав его практически затворником.
Я испытывала… жалость. Александр слишком жестоко наказал сына своего друга. Он не имел права так поступать. Этот человек пугает меня, когда нам приходится пересекаться. Он с семьей часто гостит у Николая Дмитриевича и мамы. Что касается их, то я не совсем понимаю, как они смогли закрыть глаза на прошлое и жить так, будто ничего не случилось. Они счастливы.
А я… И да, и нет.
Если посмотреть на меня внешне — я полностью изменилась. Занимаюсь чем-то вроде бизнеса, завела подруг, друзей. Я часто улыбаюсь и отлично провожу время. У меня даже есть поклонник. Красивый итальянец с горячей кровью.
Но если очутиться в моей студии и посмотреть на картины, то покажется, что видишь портрет Дориана Грея, который отображал его истинную сущность, скрытую ото всех, пугающую. На моих картинах буйствует огонь, голые девушки, опутанные, как паутиной, волосами, корчатся в агонии в окружении дьявольских созданий, разбитые скрипки, порванные струны, осколки стекла и лебеди… Белая принцесса-лебедь в объятиях злого колдуна. Околдованная его чарами.
Черного колдуна… с лицом Максима Суворова.