Нефтяная бомба
Шрифт:
Вариант второй – ты, родное сердце, пишешь мне чистосердечное признание обо всех совершенных тобою злодеяниях и расписку в том, что больше такого не будешь делать. При этом будешь своевременно информировать меня, если кто паче чаяния чего недоброго задумает. А чтобы убедительнее было – мы еще с тобой и постолуемся под водочку да на камеру. После чего я перевожу тебя на обычный строгий режим и допускаю к тебе родных, чтобы ты смог их попросить собрать деньги на взятку. Соберут они деньги – выйдешь на свободу с нечистой совестью. И с памятью о расписочке, мне в приступе раскаяния данной. Которую я, несомненно, пущу в ход, если ты, козлина, меня бортануть задумаешь. Ну, чего? Хоп? [2]
2
Договорились,
Упырек два дня играл в Зою Космодемьянскую на допросе, а потом бросил это дело и деятельно раскаялся. Написал на несколько страниц чистосердечное признание. Оказалось, что он, помимо Сирии, отметился в Тунисе, в Мали, в Ливии, а здесь был кем-то вроде спящего агента. Спящего весьма относительно – Аль-Каида вести агентурную работу умела очень хреново. Спящего агента надо вообще отключать от Сети, уничтожать почти всю инфу на него, а ему просто велели сидеть, не высовываясь, но иногда использовали в качестве передаточного звена. На этом-то он и прокололся – хоть и курьер, а все равно в Абу-Грейб замели. Еще он слил немало инфы на тех, кого видел и знал по своим долгим скитаниям по пути Аллаха в самых разных странах. Получилась довольно толстая стопка листов, которую мы размножили, но не ввели в компьютер – американцы сильно навострились перехватывать компьютерные данные, а вот досье из картотеки не прочтешь со спутника никак. Дальше мы посидели с задержанным за столом, сфотографировались a trios [3] – если меня местные джихадисты еще не слишком знают, то рафик Рашид еще с сирийских времен приговорен к смерти исламской шурой. После чего я, как и обещал, устроил перевод задержанного на строгий режим, разрешил посещения и посоветовал, что если он хочет быть нам полезным, то после освобождения должен явиться к тому, кто амиром будет, и сказать, что хочешь отомстить за то, что тебя пытали в тюрьме. Кипит мой разум возмущенный и все такое. И, естественно, не забывать о нас и наших теплых и дружеских отношениях.
3
втроем (фр.).
Упырек сделал все, как договорились: ему собрали денег на взятку, и он вышел на свободу. Новый амир, родом из Иордании, отказался направить упырька на переподготовку, но сказал, что дела ему найдутся и в Багдаде. На последовавшей вскоре после этого агентурной встрече я посоветовал ему то же, что и другим агентам. Не активничать, но внимательно прислушиваться к тому, что говорят. Качать инфу, не вступая в разговоры, тем более ничего не выспрашивая. А просто прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Если инфа известна одному тебе – сделай так, чтобы она была известна еще нескольким людям и подозрение не падало на тебя одного. И помни – при необходимости мы прикроем, арестуем, изымем кого надо – просто сообщи вовремя. После этого он стал довольно ценным агентом, по его данным я только навскидку припоминаю шесть удачных реализаций.
И вот на днях упырек сообщил новость – на тайном совещании в Дохе, столице Катара, было принято решение активизировать подрывную работу в Ираке, причем именно с целью дискредитировать и сорвать сотрудничество России и арабских стран в создании пояса безопасности, отрывающего афгано-пакистанскую зону нестабильности от всего остального Востока. Шейхи скинулись на благое дело деньгами, сумма получилась солидная. В Дубае ее перекинули в ювелирное золото и ювелирные алмазы от одного до пяти карат, самые ходовые. Переводы по нынешним временам опасны, ювелирка – самое то, тем более что Дубай – один из мировых центров торговли золотом, а в Ираке золото быстро разойдется по ювелирам. Первый курьер должен был прибыть сегодня на железнодорожный вокзал Багдада, где мы его и встретим.
И задержим? Боже упаси. За поездом – на железной дороге менее жесткий контроль, чем в аэропортах, – установлена двойная слежка: два оперативника в вагоне плюс непрерывно висящий над ним беспилотник. Задерживать мы курьера не будем – просто посмотрим на него, проконтролируем встречу и подстрахуем беспилотник. При одном только наблюдении с воздуха цель легко потерять в толпе. Если его встретят – мы не пропустим этого. Если нет – мы просто увидим курьера в лицо и запомним. Дело в том, что у нас до сих пор нет его нормальной фотографии, есть только словесное описание и цифровой портрет, на который можно полагаться только в крайнем случае. В том числе и поэтому здесь одновременно двое – я и Рич. Я – как оперативник. Рич – как представитель силовиков. Обязательно должен быть кто-то, кто видел объект в лицо…
Билетов нет, но иншалла, доедем.
Возвращаюсь к моей ненаглядной Джамиле. Она героически стоит и караулит чемоданы, ожидая вестей.
– Билетов нет.
Рич говорит что-то непонятное на арабском. На всякий случай замахиваюсь на него:
– Молчи, женщина!
Достаю телефон… Черт, блокировка. Все забываю. Не позвонить, три раза черт…
Смотрю на часы, и в этот момент из туалета типа сортир возвращается Вован Вованыч. Репа встревоженная.
– Что?
– Вахи там.
Мда…
– Вов, будь проще, а? Баба-яга в тылу врага прямо. Теперь докладывай по делу – что там за вахи.
– Не помню фамилию. Но один в один фоторобот, который у нас на входе висит. И еще один там с ним тусуется.
– Ага…
В моем смартфоне, который сейчас отключен, не только полная база разыскиваемых, но и минимальная программка, которая позволяет, щелкнув человечка на обычную, встроенную в смартфон камеру, создать математическую модель его внешности и провести грубый поиск по базе, дабы отсеять неподходящие варианты и сократить число возможных до нескольких десятков. Или даже до нескольких штук, если повезет. Вот только если Вован прав – щелкать себя они не позволят. Не та обстановка, так сказать. Да и в туалете пастись – совсем не дело, тем более перед встречей.
Так… Что делать?
– Вован, стой у вещей, как привязанный. Рич, сходи, купи что-нибудь. Только не спались. Смотри по сторонам…
Черт… Нервы, нервы. Успокоиться. Сам, поди, тоже, как баба-яга в тылу врага. Обычно, когда человек чувствует себя не в своей тарелке, со стороны это заметно и настораживает. К неуверенному человеку легче подойти, к чему-то прицепиться. А такой хоккей… Нет, такой хоккей нам не нужен.
Протискиваясь сквозь толпу, вдруг замечаю направленный на меня взгляд – прямой, как лазерный луч, и едва успеваю отвести глаза в сторону. Не задержать, не «законтачить» – это как два провода соединить, если законтачил.
Спокойно… На второй заход. Так, остановись… Ага.
Один из ларьков. Здесь продают шаверму, это как раз Салима заведение. Покупаю… Здесь удивительно вкусно и дешево кормят на улице. Если не отравят, ведь иногда воду для приготовления пищи черпают прямо из Тигра. Но та же шаурма в пересчете на московские деньги выходит дешевле раза в полтора, и при этом вкусная…
Спокойно. Взгляд на часы… Так, сейчас. Через плечо, чуть вверх. Есть. Снял. Запомнил.
Знакомая рожа. Радикальный суннит, участник студенческих беспорядков, один из самых активных. Я его узнаю, потому что по нему велась активная разработка, но заставили свернуть, отец – депутат парламента. Но все равно – что этот черт тут делает?
Спокойно. Еще спокойнее.
У моего телефона – не криптофона, другого – есть одна особенность. У него есть объектив не только сзади, на спинке, как у всех, но и на боку. Это позволяет говорить по телефону или делать вид, что говоришь, и одновременно снимать. Правда, тут не ловит, но я могу и не знать об этом, верно?
Достаю телефон, натыкиваю номер. Подношу трубку к уху и в пулеметном темпе делаю снимки, поворачиваясь. Потом смотрю на телефон так, как будто он меня предал, говорю подходящее случаю нецензурное слово и прячу аппарат обратно в карман.