Нега
Шрифт:
Но девушка быстро нашлась — она всего лишь закрыла глаза, и в ту же секунду пустыня волшебно преобразилась: там, где желтел песок, вспыхнули лунные блики, и я оказался по грудь в холодной воде.
Теперь я находился в бассейне внушительных размеров. Кругом сновали чудовищные рыбы — каждая из них была больше самого бассейна. Я вздрогнул от ужаса — невиданные рыбины проплывали совсем рядом; одна проплыла прямо сквозь меня — получалось, что та часть моего тела, которая находилась под водой, мне совсем не принадлежала.
Девушка
Она стояла на краю бассейна, пристально вглядываясь в мои глаза. Вокруг нее вращались шары.
— Все, что творилось с тобой в этом сне, происходило когда–то наяву с твоими эзотерическими предшественниками, — прошелестела она, — в твоих прежних воплощениях. Но только ты один сумел справиться со всеми трудностями — главную роль тут сыграл твой повышенный интеллект. Я — первый лик божества по имени Нега, которое наконец–то обратило на тебя свое благосклонное внимание. Отныне ты под его опекой. Не ищи удовлетворения в реальности — ты видел свою смерть. Я — твоя смерть. Сейчас мы находимся между мирами: ты сознаешь, что это не сон и не явь. Мы — внутри твоего мозга. Очень скоро ты увидишь второй лик божества. Но помни: они уже пробуждаются… — с этими словами она растаяла в огненном вихре, куда следом были увлечены ее вертящиеся шары.
…«Кто пробуждается? Что такое «они»?» — невольная тревога овладела мной. И тут со мной что–то случилось — я повис в вакууме! Взглянув на себя, я чуть не вскрикнул от восторга и страха — мое тело стало стеклянным, прозрачным и хрупким. Сознание стало чистым, будто его промыли в нежнейшем источнике. Я куда–то двигался, не трогаясь с места, руки и ноги были бесконечными, я не видел, как далеко они простираются. Небывалое ощущение счастья опять завладело мною, я закрыл глаза и, не удержавшись, застонал.
В это же мгновение небеса распахнулись и яркая прекрасная Луна повисла прямо надо мной. Я вспомнил слова Уилсона: «Луна никогда не принадлежала ни Земле, ни Солнцу, а явилась откуда–то извне».
СНОВИДЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ:
«Нега, часть II»
Вам снились когда–нибудь часы? Хоть один раз, любые — серебряные луковицы, вынимаемые на цепочке из кармана, или настенные с маятником? Или часы для путешествий —
Когда, вослед за умельцем Либуром,
я сделал такие часы,
они показали — пора!..
Мне — никогда не снились, что давало мне повод смеяться над временем. И это было впервые — словно очнувшись, я первым делом подошел к высокому окну (была ранняя весна), затем взглянул на часы — старинные, фигурные, позолоченные…
Я привел себя в порядок и спустился по витой лестнице в залу, чуть не сбив с ног черную служанку, осторожно несущую фарфоровую супницу к столу.
— А, это вы! — приветствовал меня старичок–горбун, одетый пестро, но со вкусом: почему–то запомнились его остроносые черные туфли с полыхающими стразовыми пряжками.
— Ну,
Я мучительно долго соображал, что имеет в виду старик, когда говорит, что у меня должно быть что–то новое. Однако он, видя мое смущение, сел рядом со мной, приобнял и рассмеялся, ударив меня по рукаву зеленой куртки:
— Понимаю, понимаю, весна… Я сам не так давно о работе и думать не мог, когда кругом ландыши, апрельский запах сохнущей земли, почки и лужи… Но, друг мой, за картой сейчас приедут, надеюсь, она готова?
— Ах, карта! — обрадовался я. — Она готова, мессир!
Горбун был доволен. Я выбежал из–за стола, поднялся к себе, зажег свечу и, перевернув целую груду чертежей, фолиантов и рулонов бумаги, нашел карту Луны. Тут же я вспомнил, что меня зовут Тэн, и я старший подмастерье великого астронома Жана Меро. Старик занимается изготовлением астрологических гороскопов для королевского двора.
Я снова выглянул в окно: небо было незнакомым, огромная луна слепила глаза, серебрила шпили замка и городской ратуши в отдалении. Как на ладони, видел я черепичные крыши, кошек и голубей, одинокие экипажи, влитые в мостовую у дверей богатых домов.
…Меро остался мной доволен. Мы взяли причудливо изогнутые ложки и принялись за дивно пахнущий черепаховый суп, запивая трапезу тонким вином. Стол был сервирован как для праздника — белые шелковые салфетки, темные графины, полные искрящейся драгоценной влаги, жаркое с пряностями и эклеры для Пат.
— А вот и она! — горбун отодвинул стул и засеменил навстречу своей очаровательной дочери. Пат холодно поздоровалась со мной, я поцеловал ее руку, почувствовав ненадолго слабый аромат неземных духов. Рука была подана небрежно.
Когда мы уселись за стол, я смело уставился на дочь астронома. Все в ней вызывало у меня дрожь и бессильное восхищение — строгость и ум спокойных серых глаз, роскошь платья, благородство линий ее лица и плеч, безупречно подобранный парик и алмазная брошь на полной атласной груди.
— Папа, скажи молодому человеку, что неприлично так долго смотреть на девушку, если она не подает к этому повода, — прошипела Пат, швырнув вилку на скатерть.
Я покраснел и сделал вид, что меня заинтересовало чучело рыбы–ушастика, стоящее на шкафу. Меро погрозил дочери пальцем.
Пат отведала вина и сделала гримасу:
— Папочка!.. Я же просила «Либерасьон»!
— Вина «Либерасьон» никогда не будет в этом доме! — не выдержал горбун. — Я предан королю, дочь моя! И я, и ты обязаны ему всем, если хочешь знать. Когда ты поймешь наконец, что разрушать всегда легче, чем строить?
— Что же плохого в слове «свобода»? — парировала дочь, сделав недоумевающее лицо.
— А то… А то, что я твой отец, и пока ты живешь в этом доме изволь подчиняться! Вот!
— Ах, так? — Пат мстительно сощурила глаза, вспыхнула и выбежала из–за стола.