Негритянский квартал
Шрифт:
— Пусть она войдет.
Когда она вошла, он сказал:
— Послушай, Жермена, я буду рад увидеть тебя еще раз, но только с бумагами.
Хватит с него! Ему уже казалось, что он в плену.
Разумеется, за все платит Че-Че, иначе его, Дюпюша, ни за что не поместили бы в отдельную палату. Но Че-Че пошел на это лишь ради того, чтобы заставить его молчать.
— Так вот, Джо, одно твое слово, и через две недели мы оба будем во Франции. Перемена климата быстро поставит тебя на ноги.
— Нет.
— Твоя мать написала
Он отвернулся к стене, Жермене оставалось только уйти.
— Послушайте, мадмуазель Эльза, если меня через два дня не выпишут, я все здесь переломаю.
Дюпюша выписали через неделю. Сам главный врач пришел посмотреть его и только пожал плечами. Ему вернули рабочий комбинезон, большую соломенную шляпу и темные очки.
Выйдя за решетчатую ограду больницы, он увидел машину Эжена Монти, ожидавшую его неподалеку. Эжен сидел за рулем. Дюпюш повернулся, и на шею ему бросилась Вероника. Рядом стояли толстая мамаша Космо и ее муж. Старик плакал.
Он расцеловал их тут же, перед больницей, так как знал, что за ним наблюдают из всех окон.
Дюпюш провел ночь у Космо. Он лежал рядом с Вероникой, которая заметно раздалась. Рано утром он вместе с ней уехал поездом в Колон, а Жермене оставил письмо, в котором просил как можно скорее закончить все формальности, связанные с разводом.
Через три дня в Колон прибыл юрист с портфелем из желтой кожи, набитым бумагами.
Дюпюш был еще очень слаб, и когда он пришел в порт, ему заявили:
— В таком состоянии вы еще не можете работать.
Сначала отдохните.
Дюпюш не протестовал. Однажды к нему пришел маленький еврей-юрист и посоветовал предъявить иск страховому обществу, поскольку он заболел на работе.
Полмесяца вместе с юристом Дюпюш бегал по разным учреждениям, часами сидел в приемных, выслушивал отказы — иногда сочувственные, иногда презрительные.
Наконец ему, словно милостыню, выбросили пятьдесят долларов. Половину пришлось отдать юристу.
Пока Дюпюш лежал в больнице. Марко арестовали за незаконную торговлю чичей. Теперь пришлось бегать на окраину негритянского квартала в погребок, где воняло сточной канавой.
Потом Дюпюш снова получил бумаги, касающиеся развода, а еще через месяц — официальное уведомление о том, что брак его с Жерменой расторгнут и он признан виновной стороной. В кармане у Дюпюша оставалось два доллара.
Вероника смешно носила свой круглый животик — казалось, он тащит вперед ее хрупкое детское тело. Она перестала следить за чистотой и порядком в комнате, на столе вечно стояли грязные тарелки и липкие стаканы.
Дюпюш сносил последнюю пару ботинок и перебрался в веревочные сандалии, которые захватил из Франции, полагая, что они пригодятся во время плавания.
Однажды вечером, когда он проходил мимо гостиницы Жефа,
— Да постой же, черт побери!
Жеф в рубашке без воротничка остановился перед Дюпюшем и презрительно оглядел его.
— Дошел до ручки, не так ли?
Дюпюш не ответил.
— Я помогу тебе еще раз, но не ради тебя, а ради всех нас, французов. В муниципалитете освободилось место. Хочешь его занять?
— Какое место?
— А тебе не все равно? Соглашайся и не разговаривай! Ты сам этого хотел. Сперва мы все были рады тебе помочь… Ну-ка, зайдем…
Жеф втолкнул Дюпюша в свое кафе. За одним из столиков сидели трое клиентов.
— Я дам тебе записочку к мэру. Ему нужен человек, который присматривал бы за арестантами, убирающими улицы и скверы… Ну-ка, пропусти стаканчик пива.
Ну что ж, Дюпюш не чувствовал себя униженным.
Жеф был сильнее его, он это знал. Жеф был грубым животным. А какое это имеет значение? Жеф сидит целыми днями в своем кафе, как медведь в клетке, и тупеет от скуки. Он, Дюпюш, никогда не скучал.
Он жил внутри себя, как г-н Филипп. Интересно было бы повидать его, убедиться, что они похожи друг на друга. Дюпюшу достаточно было себя. Он шел по улице, но мысленно был далеко отсюда, он думал, приводил в порядок вороха мыслей и образов.
— Вот записка. Явишься к мэру завтра в девять утра.
Да приведи себя в порядок, слышишь.
— Благодарю.
— Не за что.
Это произошло однажды вечером, когда Дюпюш вернулся домой. Никто его не предупредил. Утром он ушел, как всегда, завернув свой завтрак в клеенку.
Его участником была молчаливая аллея, по которой он шел с Эженом Монти в тот вечер, когда Эжен сказал:
— Если захочешь, она вернется с тобой в Европу.
В зависимости от силы ветра море либо лизало прибрежный песок, либо разбивалось о него. В аллеях стояли скамейки, на клумбах росли красные и желтые цветы. Часть городского сада была отгорожена для школьников и негритят. Здесь стояли качели и тобогганы.
Неподалеку высился Вашингтон-отель со своим пар» ком, где гуляли мужчины и женщины в белом.
Рано утром Дюпюш заходил за арестантами. Их бывало от полудюжины до десяти-двенадцати. По виду они ничем не отличались от остальных людей. Негры или метисы, они шли впереди Дюпюша, вооруженные метлами и лопатами.
Переходя с солнечной стороны на теневую, они подбирали бумажки, банановые шкурки, упавшие за ночь кокосовые орехи. Некоторые лениво орудовали совками.
Налево, за вокзалом, прятались четыре рыбачьи хижины. Иногда Дюпюш отлучался посмотреть на них — он знал, что арестанты и не подумают убежать. Да и мог ли он помешать им, решись они на побег? Оружия у него не было.