«Нехороший» дедушка
Шрифт:
— Я же тебе говорила! Говорила? Нет, ты ответь — говорила?!
Звук пощечины и неразличимый испуганный шепот.
И я вошел.
Майка бросила в мою сторону короткий взгляд, но ни на секунду не смутилась, и деловитое, нацеленное выражение ее лица не изменилось. В руках у нее была бутылка водки. Открытая, наполовину пустая.
Напротив нее сидела пьяная женщина, в расхристанном халате, примотанная к стулу бельевой веревкой. Она плакала, водя из стороны в сторону нечесаной головой, и громко шмыгала разбитым, сопливым носом.
— Ты обещала, ты обещала, мамочка, что все выучишь. Так вот отвечай: чем гинея отличается от фунта стерлингов?
«Мамочка» что-то замычала, потом дернулась несколько раз, пытаясь высвободиться из пут.
Майка решительной рукой наклонила бутылку над раковиной и вылила туда граммов сто. «Мамочка» застонала. Девочка брезгливо оскалилась.
— Вот мразь! Дергается.
Я стоял и переваривал новость: мамочкой Майки, кажется, является не Нина.
— Опять, скотина, запила, — пояснила Майка. — Лечили, лечили ее! Нина гробится на работе, а эта…
Губы привязанной зашевелились, она икнула и что-то пробормотала. Майка, наклонившись к ней, кивнула несколько раз, как удовлетворенная ответом учительница.
— Вот, умеешь, когда захочешь. Правильно: фунт — двадцать шиллингов, гинея — двадцать один. Заработала, по лучи.
Она вставила горлышко бутылки в слюнявые губы женщины, та успела сделать пару глотков.
— Хва-атит, хва-атит. Нина побежала договариваться опять в лечебницу, а эта вырвалась из-под замка, так я ее снова скрутила.
Я теперь знал, почему Майка не пришла ко мне на встречу, но все еще не знал, как мне себя вести.
Майка деловито мне втолковывала:
— Когда выводят из запоя, надо с человеком разговаривать — про что угодно, хоть анекдоты рассказывать, а еще лучше кроссворды, чтобы голова была занята. Дать немного выпить надо, чтобы сердце не остановилось. Вот я ее и учу. Нине не нравится, что я ее бью, вот она меня и сбагривает то к тебе, то к Рудику поесть. Лучше всего у Вадима, он интересный. — Майка вздохнула. — Нина говорит — меня нельзя с ней оставлять, а я считаю — можно. Я строгая, она бы у меня уже азбуку Морзе выучила.
— Сука, сука, сука, сука! — быстро и сопливо засопела связанная женщина. Майка, не выпуская бутылки из рук, сделала один шаг и, слегка подпрыгнув, нанесла носком кроссовки грациозный удар женщине в живот. Та глухо вскрикнула и медленно завалилась набок, со звоном и дребезгом разметав большую компанию пустых бутылок у газовой плиты.
Я схватил Майку поперек живота, не давая ей возможности второй раз накинуться на мать. Она извивалась. Дико гибкое, злое, ускользающее тело. Я все же совладал с нею. Держа ее подмышкой правой рукой, левой стал за спинку поднимать стул с женщиной.
Майка хихикала и вещала:
— Зачем живет такой человек?! И дочери и сестре портит жизнь! Мужиков, пьяная, наведет, все распродаст. Зачем ты ее жалеешь?
— Я ее не жалею.
— Врешь. Ее не надо поднимать, ее надо на помойку прогнать.
— Она, насколько я понимаю, твоя мать.
Восстановился статус кво. Мать сидела, изнывая, на стуле, дочь стояла у раковины, уперев руки в боки, как домашнее оберкапо.
— Ну и что, что мать. Нина круглыми сутками убирается то здесь, то там, а эта все пропивает.
— Так она уборщицей работает?
— И что? — услышал я голос сзади.
Нина вошла так же бесшумно, как и я. Она была все в том же сером плаще, лицо ничего не выражало. Ей было плевать, что ее разоблачили. Ни Рудик, ни Коноплев, ни я не являемся отцами этого ребенка индиго, хищно улыбающегося у раковины. Да, я невольно поймал Нину на обмане, но мне от этого скорее было неловко. К тому же я не мог сообразить, что меня больше удивило: что Нина не проститутка, или что она не мать бойцовой девочки.
Но поводы удивляться еще были не исчерпаны. За спиной у Нины появился крупный рыжий мужчина в дорогом плаще. Я его сразу узнал — хозяин «Помпея». Как он мог здесь оказаться?
— Развязывай! — скомандовала ему Нина. Он быстро, чуть ли не одним движением, развязал узел и стал разматывать веревки, опутывавшие пьяную, плачущую женщину.
— А ты неси ее пальто!
Это была команда Майке. Нина сняла с плеча сумку и достала пластиковый файл с документами, вытащила их и начала рассматривать, покусывая то верхнюю, то нижнюю губу.
— А ты что здесь делаешь? В гости зашел? Так я тебя не звала.
Она была права. Она никогда не звала меня в гости.
— Я пойду.
— Стой. Поможешь отнести Ольгу в машину.
Пьяную сестру насильственно облачили в пальто, и мы с рыжим молчаливым предпринимателем спустили ее вниз на лифте и запихнули на заднее сиденье большого джипа.
— Ну, все, я пойду. — сказал я на удивленье жалобным голосом.
— Нет, теперь последнее задание, — щека у Нины иронически дернулась. Забираясь в машину, она сказала: — Дождись здесь Гукасяна. Он уже едет. Отдашь ему девочку. Он все запрет там наверху.
Я огляделся. Девочка тихо-тихо стояла рядом. Смотрела грустно, вздыхала, хлопала потухшими глазками, как будто из нее через невидимый кран выпустили всю прежнюю Майку.
— Они… — начал я было, не совсем представляя, какой именно хочу задать вопрос.
— Они поженятся. Она пришла к нему убираться, тут все и началось. А мамочку теперь будут лечить задорого.
В «Аркадии» подумал я, но вслух ничего не сказал.
— Вон машина Рудика, — вздохнула Майка.
Мне не хотелось с ним разговаривать, и я, кивнув девочке, побрел к тому месту, где припарковался. Мне было грустно. Между мной и Майкой теперь не стояли эти тридцать три процента, отчего мое отношение к ней сильно улучшилось. Все же мы были с нею во многих необычных ситуациях. И держалась она, надо сказать, великолепно.