Неисповедимые пути. Сборник рассказов
Шрифт:
Охотники и впрямь строят небольшие домушки-схроны. Для инвентаря, запасов провизии. Недолгого хранения улова-добычи. Но этот был не в пример большим. С сенями для верхней одежды, сетей, ловушек и банных веников. Вдоль стены широкая лавка… Только сейчас от всего остался покосившийся проём с прогнившей доской крыльца. Всю конструкцию повело набок, её едва держали накренившиеся перекрытия и два мощых корня, ползущих по лицевой стороне. Крыша большей частью съехала на землю. Сквозь изношенный ситчик деревянной обшивки просвечивала разрушенная печь с трубой и неровные штрихи молодой поросли. «Как же так-то быстро дом развалился?» Не успела подумать, как над головой в ветках запел ветер, здание заскрипело, ещё больше
«Ну, это уже чересчур!» Меня затрясло и сбилось дыхание. Согнувшись пополам, пытаясь продышаться, хватала ртом снег, чтобы глотнуть воды, пока не заломило зубы и этим привело в чувство.
«Очевидно – я здесь не зря, значит, нужно выяснить – зачем?»
«Посмотри, ты нас создала, устроила здесь кровавое побоище и бросила», – прошептал дом. «Ты обязана была предвидеть конец истории, чтобы не возвращаться. У тебя час, чтобы навести порядок», – корни на стене затрещали от натуги.
«Так, вспоминай. Что здесь случилось?» Преданный садовник отнёс раненого хозяйского пса в охотничий домик… выходил его, но сам погиб. Бандиты, нанятые униженным и охваченным жаждой мести нуворишем, безжалостно убили семью якобы предавшего общие интересы друга, а заодно зверски – невинного работника… Ага! Милиция нашла тело на вот этом крыльце, без головы и конечностей… Так, а зачем такая бессмысленная жестокость? Кому понадобилось бы его опознавать?.. Значит, и похоронен на краю какого-то неизвестного кладбища, а скорее, сгорел в крематории… Ты вообще думала об этом герое как о человеке? Нет? Ты думала о парнишке своей сестры, попавшем в мясорубку современного политизированного производства. Ты хотела поднять волну читательского возмущения, забыв напрочь, что зло порождает зло и рукописи не горят…»
Я смотрела на остатки крыльца. В неверном лунном свете, там, где разлилась и разбрызгалась кровь, снег не держался, таял, оставляя явные следы… До сих пор. Закоченевшими пальцами, с трудом попадая по клавишам, начала править текст в редакторе – слава Богу, связь работала.
И снова мне пришлось развести костёр, чтобы согреться и переночевать. Место для ночлега выбрала у вырванной с корнем старой ели. Сквозь беспокойный сон доносился свист и вой разбушевавшейся пурги. Утром на месте дома и передо мной расстилалось поросшее мелким кустарником заснеженное поле (ни намёка на присутствие человека). За ним – невысокая горная гряда. И я знала – внизу ждала река… Через час из-за поворота показалась наша дача. Из трубы шёл дым, а Валли не лаял.
Наверное, от неловкого движения тяжёлый том съехал с колен и с грохотом упал на пол. Разбудив меня и напугав Валика.
Я босиком прошла до кухонного стола, одной рукой налила в стакан воды, а другой машинально проверила, заперта ли дверь. На столе вспыхнула панель сотового – сообщение от литагента. В такое время? Нехотя открыла: «Выполняю просьбу редактора. Дословно. Надо заметить – творчество автора развивается по экспоненте. Последние изменения вошли в окончательный вариант».
«Хм! О чём это она? Аа-а!» – широко зевнув, вернулась в кровать, похлопала ладонью по месту рядом. Валли достаточно одного предложения – растянулся во всю длину, подпихивая руку, чтобы его обняли. Засыпая, прошептала дружку на ухо, что утром мы идём на реку кататься, а теперь – спать!
Родиться в рубашке с серебряной ложкой во рту
– Нина Арсеновна, Ваш Давид с серебряной ложкой во рту родился. Такие родители уважаемые и такой талант! Не могу налюбоваться его коллекцией. Золотые руки у мальчика. Вы счастливица, голубушка! В следующем месяце будем выставляться в Тбилиси. Уже всё и со всеми оговорено.
– Ну-ну! Дай-то Бог! – легонько похлопав по колену, выразила признание гостю статная хозяйка дома.
Её волнистые волосы у висков, словно изморозью, прихватила ранняя седина. Лёгкая улыбка и лучистый взгляд глаз с восточным разрезом были обращены к сыну…
«На тебя, балбес, вся надежда была». Рука с бутылкой дрогнула и выплеснула часть содержимого на заваленный пластиковыми тарелками с остатками еды журнальный столик. Давид попытался стряхнуть жидкость с одеяла всё той же рукой и залил ещё больше.
Чертыхнувшись, поставил бутылку на пол, неловко вскочил, качаясь пошёл в ванную. За ним потянулась постель, сметая с грохотом стул, бутылку и весь мусор со стола на пол. Мужчина лягнул ногой воздух и стряхнул с себя остатки постели.
Он хотел помочиться и снять мокрую футболку. И только. Но на обратном пути зеркало его подловило. Теперь, опершись на край раковины руками, покачиваясь, он смотрел на заросшего чёрной щетиной молодого человека. На опухшие веки и одутловатое лицо.
Они познакомились, казалось, очень давно. Когда умерла мама. Сейчас сосед молчал. Даже казался тупым. А тогда…
Давид очнулся во второй половине дня. Солнце уже ушло за пределы террасы. Страшно хотелось пить. Но он не мог пошевелиться. Голова жила отдельной жизнью. Её налили свинцом и больше она ничего не вмещала. Больно было глазным яблокам, затылок жевало чудовище. По щекам текли слёзы.
– Вчера умерла мама, – прохрипел кто-то чужой. Левое плечо заломило. Давид на мгновение перестал дышать. Страх парализовал. Ужасно гримасничая, сквозь щёлку посмотрел на муть перед собой. Оттуда медленно вынырнула чья-то рожа. Взгляд ускользал, губы дёргались, но всё-таки этот кто-то был рядом.
– Ты кто? – произнёс тот же голос.
– Значит, это я говорю. Но это не только не утешило, а ещё больше напугало.
Мужик вроде как прислушался. И вдруг открыл заросшее дупло рта и спокойно проговорил: "Ты помолчи, а то хуже будет. На вот, попей!"
Об иссохшие стенки пищевода звонко ударила холодная струя рассола. Давид тогда обмочился. Впервые…
Он рос в красивом и богатом грузинском доме у пологого склона горы, возле мелкой горной речки. Папа был дипломатом. Когда Давиду исполнилось чуть больше четырёх, отец не вернулся из командировки. Мама плакала, ходила к батюшке. Через неделю собрала чемодан, закрыла дом, и они на старом «гольфе» уехали к бабушке в горное село. Сын не спрашивал, а мама и бабо не говорили, что случилось. В семье не привыкли болтать лишнее.
Мальчик пошёл в школу там же, в деревне. В классе было четыре ученика. Он пятый. Молодой учитель не стремился удрать в город. В любое время года, если погода позволяла, собирал школьников в красивом ущелье над речкой. Здесь они разжигали костёр, пекли лепёшку, заворачивали в неё сыр. Ели и пили горячий чай из кружек с торчащими из них ветками чабреца и кипрея. Учителя звали Шалико. Он читал, а притихшие мальчишки слушали «Витязя в тигровой шкуре».
Шалико рано заметил рисунки Давида. Ещё нетвёрдая детская рука упорно нащупывала движение и жизнь за рамками плоскости. Мальчик рисовал воду, птиц, облака, хлеб. От взгляда на его рисунок сердце начинало учащать свой ритм. Молодой человек не думал долго. Он сказал Нине, что работы сына надо показать профессионалу.
Так они вернулись в родной дом. Теперь два раза в неделю на два часа мама возила сына в Тбилиси.
Новый учитель. Художник. Признался, что не станет морочить за деньги голову молодой мамаше. Он даст мальчику основы, поставит руку и покажет работы другим. Давид ещё в первый класс не пошёл, когда о нём сделали передачу на местном телевизионном канале.
Аккуратно причёсанный мальчик в сером костюме за десять минут эфира сказал только одно слово. Это слово было: «Да». В ответ на вопрос улыбающейся телеведущей о том, станет ли он великим художником. Таким же, как Нико Пиросмани.