Неисправимый грешник

Хантер Мэдлин

Данте медленными движениями, превозмогая боль, на­тянул рубашку.

Сент-Джон помог ему надеть сюртук.

– Не мог ли это подстроить Фартингстоун? Если тебя не станет, она снова окажется незамужней и уязвимой. Сей­час, когда рассмотрение его иска в Верховном суде отложе­но, он может искать любой другой выход.

– Это могли быть всего лишь воры, Сент-Джон. Или нанятые кем-то, кто хотел отомстить за что-нибудь.

– Или человек, который хочет, чтобы ему перестали за­давать вопросы.

– Или

кто-то из моего прошлого, который хотел бы ви­деть меня выпоротым. Мужья могут сохранять гнев очень долго.

Сент-Джон засмеялся:

–Это мы можем. Я велю кучеру отвезти тебя домой. Поскольку пока неясно, по какой причине все это произо­шло, нужен ли им был твой кошелек, хорошая порка или твоя смерть, прошу тебя быть предельно осторожным.

– С удовлетворением должен заметить, что раны на плечах успешно заживают, сэр.

Хорнби констатировал это, пока Данте надевал рубаш­ку. Его камердинер проявлял постоянный интерес к разме­ру и цвету отека в течение последней недели, главным об­разом в надежде, что услышит объяснения происходящего, которых так и не последовало.

– В таком случае ты будешь счастлив узнать, что рука также меня больше не беспокоит, Хорнби.

Пока камердинер выкладывал набор галстуков, Данте вытащил из ящика туалетного столика маленькую коробочку и сунул ее в карман сюртука, висящего в гардеробе. Он собирался находящуюся в ней драгоценность вручить этим утром Флер, чтобы она могла ее использовать, одеваясь на бал к леди Россмор.

– Не знаешь, Хорнби, моя супруга уже спустилась вниз?

Красивое лицо камердинера осталось бесстрастным.

– Полагаю, что да, сэр. Некоторое время назад. Она встает рано.

Хорнби относился к тому типу людей, которые могут многое сказать, чуть изменив тональность голоса. Его по­следняя фраза, в которой, казалось бы, сообщалось о про­стом факте, явно содержала тревожный подтекст.

Данте унаследовал Хорнби восемь лет назад от друга, который утонул в Саргассовом море. Хорнби был на удив­ление верным камердинером, готовым экономить, когда выпадали проигрыши, и мириться с различными эксцесса­ми в жизни хозяина. За это время Данте узнал его лучше, чем кого-либо другого.

И тревожная нотка в голосе Хорнби отнюдь не была слу­чайной. Камердинер знал нечто такое, чего ему не следова­ло говорить. Конечно, если его хозяин проявит настойчи­вость, чтобы вытянуть это из него, тогда он вынужден бу­дет рассказать.

– Поскольку она не засиживается с вечера допоздна, неудивительно, что она поднимается рано. Возможно, это немодно, но моя жена не придерживается слепо традиций общества.

– Именно такое объяснение дал мне Уильямс.

– Надеюсь, что вы оба не обсуждали ее привычки. Это­ го я не потерплю.

– Уильямс лишь хотел меня успокоить. Сказал, чтобы я занимался домашними делами и не принимал это близко к сердцу. Никаких сплетен не было, я уверен.

Сплетен? Должно быть, Хорнби отчаянно хотел о чем-то рассказать, если он употребил это слово.

– У нее есть привычки, которые вызывают твое беспо­койство?

Хорнби изобразил неловкость, услышав столь прямо по­ставленный вопрос. Он подал Данте щетку для волос и под­ставил ему туалетное зеркало.

– Ну, если вы требуете от меня ответа… Она частенько гуляет совершенно одна.

– Я распорядился, чтобы с этой практикой было по­кончено. Сказал Уильямсу, чтобы он готовил карету или организовал ей сопровождение.

– Да. Он так и объяснил мне. – Хорнби позволил себе негромко вздохнуть.

– И что же?

– Поскольку вы требуете ответа… похоже, что леди ос­лушалась вашего приказа и даже пригрозила, что Уильямс будет освобожден от работы, если станет мешать ей или со­общит об этом вам.

– Ты хочешь сказать, что моя жена не подчинилась мне и шантажом заставила Уильямса сотрудничать с ней?

– Он очень растерян и не знает, как себя вести, когда его верность делится таким образом надвое. И ни один слу­га не сможет найти здесь выход. Поскольку он не знает, как ему быть, он попытался ублажить обоих, – продолжил Хорнби, аккуратно складывая при этом полотенца. – Она выходит одна. Однако Уильямс посылает кого-нибудь вслед за ней.

Щетка для волос замерла над головой в руке Данте.

– Дворецкий устроил слежку за моей женой?

– Чтобы убедиться, что ей ничто не угрожает, и дать ответ, если вы спросите, куда она ушла. А также знать, где она, чтобы эпизод, который произошел прошлой весной, больше не повторился.

Данте отложил щетку и вперил взгляд в такое наивное, такое невинное лицо Хорнби.

– Какой эпизод?

– Поскольку вы требуете ответа… прошлой весной она исчезала и не появлялась дотемна. Так продолжалось два дня. Уильяме очень обеспокоился и на третий день пошел вслед за ней. И выяснилось, что она… посещала бордель.

– Это чушь, и я сам уволю Уильямса за распростране­ние нелепых слухов! Флер Монли не ходит в мужские бор­дели! Я вообще сомневаюсь, что она знает об их существо­вании.

– Не в мужской! Упаси Бог, нет! А в бордель с женщинами. А вскоре она передала солидную сумму в благотво­рительный фонд для спасения заблудших голубок. Она ча­сто проводит расследования, чтобы убедиться, что благо­творительность изменяет жизнь к лучшему.

Данте представил, как Флер наносит визит в бордель, чтобы убедиться, что женщины хотят спастись. За такую ин­формацию придется дорого заплатить, если Фартингстоун о ней узнает.

Хорнби поднял сюртук, и Данте сунул в рукава руки.