Шрифт:
Пролог
В Новом Орлеане и Рио проводятся самые знаменитые карнавалы, в списке праздников имеются также фиесты, фестивали и дни основателей — целые сотни. Ирландцы отмечают день Святого Патрика, итальянцы — день Колумба, [1] а вся страна — 4 июля, День независимости. В истории полно примеров шествий ряженых, маскарадов, оргий, крестных ходов и патриотических феерий.
В Дне дикой карты есть понемногу от всего этого и еще кое-что.
1
В
15 сентября 1946 года в холодных небесах над Манхэттеном погиб Джетбой, и в мире разразилась эпидемия такисианского ксеновируса, в просторечии именуемого дикой картой. Нельзя сказать точно, когда этот день начали отмечать, но к концу шестидесятых те, на ком дикая карта оставила свою печать и кто дожил, чтобы рассказать об этом — джокеры и тузы Нью-Йорка, — стали считать эту дату своей.
15 сентября стало Днем дикой карты. Днем торжеств и слез, скорби и радости, днем поминовения мертвых и чествования живых. Днем фейерверков, уличных гуляний и шествий, балов-маскарадов, политических собраний и памятных приемов, днем пьянства, безудержной любви и драк в переулках. С каждым годом увеличивались размах празднеств и накал страстей; бары, рестораны и больницы уже не справлялись с наплывом клиентов; наконец СМИ и вездесущие туристы тоже оказались вовлечены в эту круговерть.
Раз в год никем не объявленный и не отмеченный ни в одном календаре День дикой карты, словно пожар, охватывал Джокертаун и весь Нью-Йорк, и на улицах воцарялся настоящий карнавал хаоса.
15 сентября 1986 года отмечали сороковую годовщину.
Глава первая
6:00
Было темно, насколько вообще может быть темно на Пятой авеню, и так же тихо.
Дженнифер Малой окинула взглядом фонари, неиссякаемый поток машин и досадливо поджала губы. Огни и суета раздражали ее, но тут уж ничего не поделаешь — перекресток Пятой авеню и 73-й улицы никогда не спит. Она уже несколько дней подряд приходила сюда в это время и заставала одну и ту же картину, так что ожидать иного не имело смысла.
Глубоко засунув руки в карманы длинного пальто, Дженнифер прошла мимо пятиэтажного дома из серого кирпича, юркнула в переулок, примыкавший к нему, и, сделав несколько шагов, оказалась за мусорными бачками, перегораживавшими тротуар. Здесь царили темнота и безмолвие.
Хотя она проделывала это далеко не в первый раз, ощущение приключения до сих пор не померкло: сердце забилось быстрее, дыхание участилось. Девушка натянула похожую на капюшон маску, которая скрыла точеные черты лица и копну белокурых волос, стянутых в узел на затылке, затем сняла пальто, аккуратно свернула его и уложила на землю у бачка. Под пальто на ней оказалось только крошечное бикини и кроссовки. Тело у нее было худощавое и мускулистое, небольшая грудь, узкие бедра и длинные стройные ноги. Дженнифер наклонилась, расшнуровала кроссовки, сняла их и поставила рядом с пальто. Потом почти любовно погладила серую кирпичную кладку, улыбнулась и шагнула прямо сквозь стену.
Пила с визгом вгрызалась в сырую древесину, от пронзительного звука у Джека
— Да тут он, тут, куда ему деться!
Это дядюшка Жак! В Ателье-Париш его звали Гаденыш Джейк — за глаза, разумеется.
Мальчик закусил губы, чтобы не вскрикнуть. Он стискивал зубы сильнее и сильнее, пока не ощутил во рту привкус крови — чтобы удержаться от превращения. Иногда это помогало. Иногда…
И снова стальные зубья с визгом впились в сырой кипарис. Мальчик пригнулся почти к самой земле; бурая солоноватая вода колыхалась у самых губ, заливалась в ноздри.
— Я ж говорил! Вот он, крокодилий корм, здесь. Держите его!
Послышались другие голоса. Лезвие пилы снова взвизгнуло.
Джек Робичо забился в темноте — одна рука запуталась во влажной от пота простыне, другая потянулась к телефону. Он задел лампу от Тиффани, чертыхнулся, умудрился каким-то образом поймать ее за основание, сделанное в виде стеблей с листьями, приткнул лампу обратно на тумбочку, потом нащупал прохладный пластмассовый корпус телефона. Трубку он поднял в разгар четвертой трели.
И снова чертыхнулся. Кто еще мог разузнать этот номер? Джек давал его Вонищенке, но она сейчас в соседней комнате. Однако не успел он поднести трубку к уху, как понял, кто звонит.
— Джек? — произнес голос на том конце провода. В трубке зашуршали помехи, на миг заглушив слова. — Это Элуэтта. Я звоню из Луизианы.
Он улыбнулся в темноте.
— Так и знал, что это ты.
Джек щелкнул выключателем, но ничего не произошло. Должно быть, лампа сломалась, когда перевернулась.
— Никогда еще не звонила так далеко, — продолжала Элуэтта. — Обычно Роберт набирал номер.
Роберт был ее муж.
— Сколько времени? — Джек нащупал часы.
— Почти пять утра, — ответила его сестра.
— Что случилось? Что-то с мамой?
Вот теперь он окончательно проснулся.
— Нет, Джек. У мамы все прекрасно. Что с ней может случиться? Она еще нас с тобой переживет.
— Тогда в чем дело?
Получилось слишком резко. Джека раздражало, что она говорит так медленно, вечно отвлекается от главного.
В трубке повисло молчание, прерываемое треском помех. Наконец Элуэтта выговорила:
— Дело в моей дочери.
— В Корделии? А что с ней? Что случилось?
И снова пауза.
— Она сбежала.
Джека охватило странное ощущение. Он ведь тоже сбежал — много лет назад. Сбежал, когда был куда как младше Корделии. Сколько же ей сейчас? Пятнадцать? Шестнадцать?
— Расскажи мне, как это произошло. — Он постарался вложить в голос максимум сочувствия.
Элуэтта послушно выполнила его просьбу. Корделия никому ничего не сказала. Просто не вышла к завтраку накануне утром. Ее косметика, одежда, деньги и сумка с постельным бельем тоже исчезли. Роберт обзвонил всех друзей дочери — их у нее было немного. Девушку никто не видел. В полиции предположили, что Корделия поймала попутку на шоссе. Шериф только головой покачал. «С этими девицами вечно так». Он сделал все, что мог, но на это ушло драгоценное время. В конечном итоге именно отец Корделии напал на какой-то след. Девушка с похожей внешностью («Давненько не видывал я такой красотки», — сказал кассир) и длинными густыми черными волосами («Чернющими, как небо над заливом в новолуние», по словам носильщика) села в Батон-Руж на автобус.
— Это был «Грейхаунд». Билет в один конец до Нью-Йорка. К тому времени, когда мы все это выяснили, полиция сказала, что нечего и думать перехватить ее в Нью-Джерси.
Голос у нее еле заметно дрожал, как будто она сдерживала слезы.
— Все в порядке, — ободряющим тоном заявил Джек. — Когда автобус приходит сюда?
— Около семи, — ответила Элуэтта. — По вашему времени.
Merde.
Джек спустил ноги с кровати и уселся в темноте.
— Ты съездишь на станцию, Джек? Найдешь ее?