Неистовый маг 3
Шрифт:
Изредка дорогу пробегали загнанные, со страхом оглядывающиеся люди. Часто это были женщины. Почти каждая из них смотрела на мир потухшими блеклыми глазами, пытаясь прикрыть ладонями покрытые пятнами крови юбки. Их одежда была разорвана, порой настолько сильно, что они кутались в самые настоящие лохмотья.
Обычно женщин старались не убивать, но делало ли это их жизнь чуточку светлее? Алекс очень сильно сомневался.
Сколько он уже видел таких картин? Десятки. В каждом из захваченных городов, все повторялось вновь и вновь.
Алекс сумел привыкнуть ко многому, но столь неприкрытое сексуальное насилие каждый раз его немного задевало. Он не знал в чем была причина. Ведь к тому же убийству он уже привык. Может, будь здесь дедушка Фрейд, он бы обязательно растолковал в чем проблема. Алекс же надеялся, что это неприятие одна из последних вещей, что делала его землянином и человеком.
Его путь лежал к месту расположения его сотен. Две сотни — это очень много. И хоть в штурме погибло десятка два, остальным надо было где-то расположиться. Так, они заняли целую улицу с прилегающими домами.
Когда Вульфс все же пришел к этой улице его взгляду предстали ровные шеренги покачивающихся от пьянства людей, которые тем не менее терпеливо по очереди подходили к чанам с водой и ополаскивались. Чуть в стороне стояли десятки лоханей с водой, в которых женщины судорожно стирали покрытые кровью вещи бойцов.
Плохое настроение немного уменьшилось, и Вульфс даже улыбнулся.
Мужчина не привык отказываться от своих слов. Вот только одно дело заставлять мыться десяток бойцов. Когда же их было пять десятков на него косились и считали несколько странным.
А вот когда он отказался снимать правило мытья для двух сотен…
Но даже две сотни бойцов продолжали следить за собой. При этом Вульфс пришлось прилагать даже меньше усилий чем с полусотней.
Как же так вышло?
Все просто. Эта полусотня просто привыкла выполнять этот странный приказ. Затем же они сами стали замечать те приятные особенности чистоты, вроде отсутствия неприятного запаха и бравый вид своего отряда.
К тому же, лишившись своего запаха, они стали в разы лучше ощущать чужой, что им отнюдь не понравилось. Но одно дело чужие, и совсем другое свои.
Причем существовал еще и приказ лейтенанта. В итоге, уже достаточно организованная полусотня почти силой заставила толпу людей в три раза их больше слушаться. Да и приходили они волнами. Каждой новой большой партии новобранцев объяснялись правила жизни в отряде.
Постепенно этот ритуал стал их фишкой. Вечно вымытые, с красиво поблескивающими доспехами, их сотни привлекали внимание, в то числе и женского пола.
Другие отряды смотрели на это недовольно и частенько вспыхивали самые настоящие драки стенка на стенку. Правда, без оружия. За убийство соратника в лучшем случае полагалась виселица, в худшем же все могло закончиться и колом.
И тогда несчастном очень повезет, прибьют ли к колу этакий насест, чтобы он сел на него и подольше помучался, или под собственным весом опуститься ниже и быстро истечет кровью.
Апофеозом этих волнений стало то, что некоторые бойцы стали брать пример с рот чернокнижника. Причиной служила странная популярность бойцов у баб.
И удивительное дело, это работало! Так, волна мытья и чистоты не только не думала останавливаться, но и продолжала свое «чистое» дело, превращая ландскнехтов в самых главных чистюль этого проклятого мира. Возможно, не считая аристократов и некоторых церковников. Те тоже мылись чаще.
— Вольно! — махнул Александр сержантам, которые, увидев командира, вознамерились прервать процедуру помывки и построить солдат. — Чистота — это святое. Продолжайте!
— Так точно! — все вернулись к прерванной процедуре.
К Алексу подскочили заместители. Вастс светил огромным фингалом на пол лица. Явно что-то прилетело в шлем. Главное, что цел остался. Он был достаточно сообразительным, чтобы Вульфс огорчился его потерей.
Выслушав отчет, и узнав примерное количество награбленного, он уточнил местонахождения Портиса, который, как он и догадывался, находился в резиденции бывшего бургомистра.
Толстое тело, покачивающееся на флагштоке возле дома бывшего городского главы, как бы намекало, что с ним самим случилось.
Причем казнь была достаточно жестокой. Толстяка вздернули не связав руки, поэтому он до последнего пытался подтянуться по скользящей деревяшке, дабы ослабить петлю впившуюся в горло.
Таким образом король давал всем понять, что будет с теми, кто не станет открывать ворота.
К моменту прихода землянина, прерванный пир возобновился вновь. То тут, то там валялись бессознательные, упившиеся тела. Испуганные слуги боялись к ним прикасаться дабы не навлечь на себя гнев господ.
Между телами бегали псы, которые яростно дрались за объедки, которые бросали им радостные захватчики.
Иногда было даже веселее, когда еду бросали слугам и те, понимая, что от них хотят, устраивали свары за эту самую еду, веселя рыцарей.
Стоявшая рядом собака подняла ногу и помочилась на валяющееся тело, которое даже соизволило проснуться
Алекс брезгливо перешагнул через него, пробираясь к замеченному вдалеке Портису.
Один из пьяниц попробовал ухватить ногу землянина, что-то бурча про собутыльника. Алекс пинком отбросил ее, двинувшись дальше. Вслед понеслись не особо разборчивые ругательства, которые быстро прервались, так как выпивоха нашел не до конца допитую кружку.
Алекс не раз замечал нехорошие взгляды. В основном они исходили от людей короля. Наемники обладали слишком большой властью и при этом получали неприличные, по мнению аристократов, деньги.
Не раз и не два злые языки упрашивали Манфредса Росульфского разорвать отношения с компанией Цестуса Портиса. Освободившиеся же деньги потратить на… Ну, к примеру, на самих аристократов. Они то уж куда лучше каких-то там презренных наемников!
Более того, Манфредс откровенно недолюбливал Цестус, причем это было взаимно. Поэтому дело казалось за малым, но политика хитрая штука, которая не всегда дает сразу то, что мы хотим.