Неизвестная война
Шрифт:
Лишь в 1970 году практически одинокий в своем мнении среди историков последней мировой войны Лиддел Харт признал, что Гитлер был прав, не слушая свое командование, которое предлагало генеральное отступление на линии Псков (на севере) — Могилев — Гомель (в центре) — до Днепра (на юге). Нет ничего заразительнее паники. Во время отступления я замечал, что многие старшие офицеры теряли хладнокровие. Какой-то полковник махал руками и запрещал мне, несмотря на предъявленный мной приказ, отправляться с грузовиками в Волоколамск, потому что он «знал», что там уже русские. Это было неправдой. Я доехал до Волоколамска, находящегося приблизительно в 60 километрах на северо-восток от Истры, — там и в помине не было русских солдат,
Лиддел Харт пишет: «Сегодня ясно, что приказ Гитлера, запрещавший отступление, возродил веру в собственные силы немецких войск и предупредил их разгром».
Часть II
Глава первая
«Безоговорочная капитуляция». Правда о Сталинграде
Эвакуация — В школе бронетанковых войск — Возвращение в Берлин, н резервный батальон дивизии войск СС лейб-штандарте «Адольф Гитлер» — Рузвельт требует безоговорочной капитуляции — Действительные причины этого решения — Тайные переговоры в Стокгольме и Анкаре — Военные признания Франца фон Папена в Мадриде — Его действия в Анкаре, скрытые от Гитлера и Риббентропа, с целью информирования американцев о предложениях русских — Негативная реакция МИДа — Русские обмануты — Удобный случай для заключения мирного договора упущен — Капитуляция 6-й армии под Сталинградом — Причины трагедии — План «Блау» уже в ноябре лежал на столе Сталина — Поражение Тимошенко — Сталин спрашивает «Красную капеллу»: «Где находится Паульс?» — Отсутствие поставок топлива в течение восемнадцати дней — «Свидание в Сталинграде»: одиннадцать армий против одной — Армия полковника Венка спасает 500 000 человек — Призыв к бунту заместителя Паульса, генерала фон Зейдлица — По мнению Гизевиуса, Паульс не давал сигнала, после которого фельдмаршал фон Клюге должен был издать приказ к началу путча на Востоке — Фиаско операции «Серебряный лис» — Размышления о войне — Я принимаю командование батальоном «Фриденталь», предназначенным для спецзаданий.
В течение семи месяцев потрясающей русской кампании я видел вокруг себя смерть многих мужественных сослуживцев и не надеялся, что мне удастся избежать этой участи. В ноябре около Можайска на позиции моего подразделения обрушился залп из «органов Сталина». Однако мне повезло, я отделался сильным сотрясением мозга и ранением в голову. Зато мне так и не удалось по-настоящему восстановить здоровье после сильной дизентерии, которую я подцепил под Рославлем. Во время отступления у меня были постоянные колики в печени, и я держался на ногах только благодаря обезболивающим инъекциям. В начале 1942 года меня эвакуировали в Смоленск, а затем очень быстро — в Вену. Мое состояние ухудшилось, и меня должны были оперировать. Пребывание в госпитале в Карловых Варах позволило тогда избежать скальпеля хирурга, под который я попал только в плену в 1946 году.
В 1942 году, во время отпуска для восстановления здоровья, мне посчастливилось увидеть отца — за неделю до его смерти. Эта встреча была для нас обоих огромной радостью.
Он сказал мне тогда: «Я уверен, что европейские войска победят Советы. Вскоре наступит день, когда западные державы поймут, что уничтожение большевизма отвечает их интересам. Воцарится мир, и ваше поколение будет жить более счастливо, чем мы».
Многие думали так же и… так же ошиблись. Отец умер с иллюзиями.
После выписки из госпиталя в моей медицинской карте значилось, что я годен служить только в гарнизоне на территории страны, поэтому меня направили как офицера-инженера в Берлин, в размещенный там резервный батальон дивизии СС лейб-штандарте «Адольф Гитлер». Там я смертельно скучал в течение шести месяцев и производил впечатление человека, уклоняющегося от фронтовой службы, но в конце концов нашел способ оттуда выбраться — вызвался добровольцем в школу бронетанковых войск. После нескольких тестов меня как инженера перевели в дивизию войск СС «Мертвая голова», которую преобразовывали из моторизованной части в танковую.
К сожалению, я до конца так и не вылечился, поэтому зимой на рубеже 1942–1943 годов моя болезнь вернулась. Командование быстро отреагировало и направило меня вновь в берлинский резервный батальон лейб-штандарте.
Конечно, в запасных частях тоже требовались такие специалисты, как я, но, по моему убеждению, я мог бы принести больше пользы. Мне не нравилась роль инженера, кропотливо выполняющего свой долг.
В те дни произошли два события, заставившие задуматься всех немцев, обеспокоенных будущим своей родины.
В январе 1943 года в Касабланке Рузвельт с Черчиллем решили, что союзники потребуют от государств «оси», прежде всего от Германии, безоговорочной капитуляции.
Принимая это решение, Рузвельт оказал хорошую услугу пропаганде Геббельса. «Великие демократы» не потребовали от Германии ликвидировать Гитлера и национал-социализм (что было бы логично), а лишь утверждали, что ведут политическую и идеологическую войну. Рузвельт требовал, чтобы мы сложили оружие, что делало Сталина единственным великим победителем. Это означало бы большевизацию не только Германии, но также и остальных государств Европы.
В действительности это ошибочное решение Рузвельта скрывало панический страх, вызванный установлением в ноябре 1942 года в Стокгольме контактов между высокопоставленным немецким чиновником из министерства иностранных дел Петером Клейстом и шведским промышленником Эдгаром Клауссом, фактически представителем Сталина, который имел тесные связи с советским посольством, руководимым очень активной госпожой Александрой Коллонтай. Мирный договор между Берлином и Москвой с границами от августа 1939 года мог быть тогда подписан в течение восьми дней.
Превосходно информированный об этих контактах Рузвельт опасался прежде всего нового соглашения между Берлином и Москвой. Условие безоговорочной капитуляции было блефом — необходимо было убедить Сталина, что, независимо от обстоятельств, Соединенные Штаты будут продолжать войну.
В Нюрнберге я узнал от господина Сэйлера, советника нашего посольства в Анкаре, что переговоры с целью нахождения компромисса на Востоке, которые, впрочем, непрерывно велись в Стокгольме, начал также в апреле 1943 года немецкий посол в Анкаре Франц фон Папен. После выхода на свободу в 1949 году он сам сообщил мне любопытную информацию. В 1952 году бывший канцлер Третьего рейха получил из министерства иностранных дел Испании приглашение промигать лекцию в «Атенео» — культурном центре, известном своими либеральными традициями. Организатором встречи был превосходный дипломат страны моих друзей маркиз Прат де Нантоуильет. У меня был случай отобедать и отужинать в обществе лектора, а также иметь продолжительную беседу с ним на тему все еще малоизвестной «аферы в Анкаре».
Советское посольство — через турецкое министерство иностранных дел — сделало первый шаг. Папен сразу же сообщил турецкому министру иностранных дел, что не исключает возможности заключения мирного договора, «если будут получены благоразумные предложения».
«Случилось то, что я предвидел и чего хотел», — сказал мне Франц фон Папен. Турки доставили мой ответ одновременно и русским, и американцам. Посол Соединенных Штатов сразу же улетел в Вашингтон. После возвращения он немедленно связался с турецким МИДом, который передал мне точку зрения государственного секретаря Белого дома: «Немцы должны знать, что Соединенные Штаты готовы подписать отдельный мирный договор с ними раньше, чем с СССР, на 24 часа».