Неизвестная война
Шрифт:
Я ответил ему тогда: «Бесспорно, ставка отлично замаскирована и доступ к ней хорошо охраняется. Однако, тем не менее, атака неприятеля возможна. Но ставки могут подвергаться нападениям точно так же, как и любой военный объект».
Я участвовал в «чаепитии в полночь». Окруженный двумя секретаршами, Иоанной Вольф и Гертрудой Юнге, Гитлер пил чай из стакана в серебряной оправе. В этот вечер он прежде всего беседовал с представителем Риббентропа послом Вальтером Хевелом.
— Запомните, Скорцени, — сказал Гитлер, — что всякий раз, когда вы будете в ставке, вы приглашены на «чаепитие в полночь». Я буду счастлив видеть вас чаще.
Я поблагодарил фюрера, но воздержался от участия в этих «чаепитиях в полночь», нередко длившихся до трех или четырех часов утра. Здесь многие сделали себе карьеру благодаря лести и интригам, если им удавалось обратить на себя внимание всегда присутствующего рейхслейтера
В опубликованных после войны «Hitlers Tischgespr"ache im F"uhrerhauptquartier 1941–1942» [190] якобы были воспроизведены беседы, происходившие на некоторых «чаепитиях».
189
Рейхслейтер Мартин Борман в 1941 году принял пост руководителя канцелярии партии (НСДАП), а в апреле 1943 года дополнительно должность секретаря Гитлера. Он являлся самым близким и самым влиятельным сотрудником фюрера.
190
В вольном переводе: «Застольные беседы в ставке».
Без ведома Гитлера два сотрудника Бормана, доктор Гейнрих Пикерт и доктор Гейнрих Хейм, должны были запоминать слова вождя. Доктор Хейм объяснил, что он диктовал фразы по памяти, после записи лишь нескольких слов, незаметно сделанных им на бумаге, которая лежала у него на коленях. Борман вносил коррективы в представляемую ему версию, — в любом случае, без ведома фюрера, — а издатели переделали без авторизации текст «Hitlers Tischgespr"ache…», которые, конечно же, не были предназначены для публикации. Поэтому к оценке этих документов надо подходить очень осторожно.
Сегодня мне кажется, что я был не прав, не участвуя по мере возможности в этих «чаепитиях в полночь». У меня была бы возможность открыть глаза фюреру на действительность, которой он не знал. Часто говорят, что при Гитлере нельзя было высказывать мнения, противоречащего его собственному. Это неправда. Он охотно обсуждал любую проблему, если его собеседник был хорошо проинформирован о ней и предлагал разумные решения. Упадок физических сил Гитлера под влиянием «лечения», назначенного грозным шарлатаном, доктором Морелем, пользовавшимся поддержкой Бормана, начал явственно проявляться с осени 1943 года.
До этого ужина я даже не знал о существовании руководителя канцелярии партии. Я опоздал на несколько минут, и это было негативно воспринято также присутствующим на ужине рейхсфюрером Гиммлером. Прежде, чем я успел извиниться, Гиммлер сделал несколько едких замечаний. Сегодня напрасны мои старания вспомнить хотя бы одно мало-мальски важное слово Бормана. Гиммлер был не очень разговорчив, короче говоря, атмосфера была ледяной. Иоахим Риббентроп, которого я увидел после полудня, оказался также не в настроении. Он принял меня очень официально и, сидя на чем-то вроде трона, угостил турецкими сигаретами со своей монограммой. Я заметил, что министр иностранных дел достаточно слабо информирован о событиях, происходивших в последние месяцы в Италии.
В «Волчьем логове» я распрощался с Муссолини, которому пообещал, что мы в скором времени встретимся в Италии. Однако по вине Риббентропа у меня не было возможности направиться в городок Гарнано, расположенный на западном берегу озера Гарда, до середины июня 1944 года.
Мои солдаты ожидали меня вблизи Фраскати. Ранее я планировал возвращение на автомобилях по дороге, проходящей у озера Гарда и через Тироль. Еще находясь в Инсбруке, я получил от офицеров службы Шелленберга информацию о генералах Солети и Куели. Первый из них вызывал подозрение у Муссолини, и он мне сказал об этом. В тоже время, благодаря порядочному поведению Куели в Гран-Сассо, дуче ему доверял. Как я вспоминал ранее, Муссолини поручил свой багаж Радлу, отдавшему его двум итальянским генералам. Они заняли места во втором, уже отремонтированном «Шторхе» и прилетели в Мюнхен. После возвращения багажа Муссолини они намеревались вернуться в Италию и как раз находились в Инсбруке. Их личный багаж был тщательно проверен и, как мне сообщили, в нем обнаружили бумаги, по всей вероятности, принадлежавшие Муссолини. Документы конфисковали, позже мне стало известно, что речь шла о дневнике Муссолини. Почему его не вернули? Но моя миссия была завершена. Я немедленно предупредил службы Риббентропа о том, что им высланы документы, которые они должны вернуть дуче, находящемуся в гостях у Гитлера. Конечно, надо было сообщить Муссолини о том, что в багаже генералов, готовящихся пересечь границу, нашли его дневник.
Из Рима и Фраскати, где я был восторженно встречен своими людьми, мы вместе вернулись на север, к озеру Гарда, у которого размещался штаб 2-го бронетанкового корпуса войск СС под командованием моего бывшего начальника, генерала войск СС Пауля Гауссера. Прием, организованный нашими товарищами, щедро вознаградил нас за все невзгоды. В их кругу мы забыли о заботах и интригах. Там я получил в качестве подарка от Муссолини великолепную, имевшую отличные технические характеристики «Ланчу кабриолет». Мне удалось поблагодарить его лишь в середине июня 1944 года. На Вильгельмштрассе [191] полученный обратно в Инсбруке дневник был задержан на долгие восемь месяцев. Мне вернули его только после неоднократного напоминания. Возможно, в нем содержалась негативная оценка дипломатии Риббентропа.
191
На Вильгельмштрассе размещалось министерство иностранных дел Третьего рейха.
Я отправился в Гарнано в июне 1944 года, сопровождаемый хауптштурмфюрером Радлом. Муссолини тепло принял нас на вилле Фелтринелли. Однако прежде, чем нам удалось добраться до дуче, нам пришлось выслушать многочисленные указания посла Рана и людей из его дипломатического представительства на тему того, о чем можно говорить и о чем нельзя. С сожалением мы отметили тот факт, что вокруг виллы находилось очень мало итальянских солдат, зато роились служащие СД. Охрана была поручена батальону войск СС, будто бы Муссолини не мог найти тысячу способных защитить его итальянцев! Затем ли мы вызволили его из заключения в Гран-Сассо, чтобы увидеть его в следующем? К сожалению, любой мог прийти к тому же выводу — Муссолини был не свободен. Мне стало тоскливо.
Опасения подтвердились, когда он принял нас с Радлом в своем небольшом кабинете. Он показался нам уставшим и постаревшим. Сидя в темной комнате за столом, Муссолини был похож на старого льва с потрепанной гривой. В разговоре он опять нападал на Сабаудский Дом и скорбел над смертью в плену (в марте 1942 года в Найроби) Эммануила герцога д’Аосто.
— Я ошибся, — сказал он, — меня ввели в заблуждение. Необходимо было провести глубокую общественную революцию. Я радуюсь, когда вижу, что к фашистской республике присоединяются порядочные специалисты, которые ранее не поддерживали меня. Например, бывший коммунистический лидер Николло Бомбаччи и Каро Сильвестри [192] . Предатели думают, что они спасаются, но они погибают. Они поверили, что победители наградят их за предательство, в то время как с ними поступают, как с проститутками. Бадольо три раза подавал в отставку. Король уже отрекся от престола в пользу сына. Пожалуй, для Гумберта не имело значения, на чьей стороне быть, он непременно хотел быть королем. Но он будет сметен Эрколи, [193] прибывшим прямо из Москвы. Люди из Сабаудского Дома убеждали, что им счастливо удалось сохранить корону. Но сейчас, Скорцени, я хочу вам сказать: что бы не случилось, эта корона утеряна навсегда!
192
Бомбаччи порвал с Москвой в 1927 году, в 1943 году он присоединился к новой фашистской республике. Позже его убили партизаны. Сильвестри был журналистом. Его арестовали в 1943 году после публикации статьи, где указывалось, что Муссолини приказал убить депутата от социалистов Джиакомо Маттеоти. Со временем Сильвестри нашел доказательство, что Муссолини не имел ничего общего с этим убийством. — Прим. ред. французского издания.
193
2 апреля лидер коммунистов Пальмиро Тольятти («Эрколи») призвал по «Радио Бари» итальянский народ совместно с великими демократиями бороться с фашизмом для освобождения Европы.
Когда я отдал ему дневник, извинившись за задержку, в которой не было моей вины, он ответил, что «уверен», что в этом нет моей вины. Сменив тему, он заговорил об усилиях республиканской Италии в пользу «оси» и победы.
Однако его энтузиазм и убеждение, с каким он говорил девять месяцев назад, исчезли. Нам казалось, что он убеждает сам себя. Я попросил Муссолини сделать дарственную надпись на фотографии для всех участников экспедиции в Гран-Сассо, что он охотно сделал. Надпись дуче звучала: «Моему другу Отто Скорцени, спасшему мне жизнь. Мы будем совместно бороться за общее дело — дело объединенной и свободной Европы!»