Неизвестные солдаты, кн.1, 2
Шрифт:
Она просила Юрия перевестись в другой гарнизон, подальше от Бреста. На новом месте никто не будет мешать их счастью, а ведь им только этого и недоставало…
Углубившись в свои мысли, Бесстужев шагал молча. Уже вошли в город, когда он спохватился:
– Вы куда, собственно, направляетесь, Дьяконский?
– Так, без определенной цели. Людей посмотреть.
– Посмотреть – тоже цель, – невесело улыбнулся лейтенант. – Зайдем ко мне, а? Поужинаем по-домашнему.
– Удобно ли?
– Какой разговор! Полина рада будет. Она вас знает, вы же половину библиотеки перечитали.
– Почти.
– Вне казармы зовите меня просто Юрой.
– Ладно. Но по привычке могу и ошибиться.
– По привычке – можно.
Приходу Дьяконского Полина действительно обрадовалась. Помнила его – парень серьезный, с ним интересно поговорить. А для Бесстужева Виктор был первым гостем в первой квартире, и лейтенант не без гордости показывал ему свое жилье. Полина постаралась: оклеила комнату светло-зелеными обоями, навела уют. Чисто, ничего лишнего. Стол и шкаф хозяйские. Кровать купили сами. На стене портрет Ворошилова. Ниже – полка с книгами, гордость семьи.
– Смотрите, Виктор, – говорил Бесстужев. – Здесь еще немного, но это только начало. Хорошая библиотека – моя мечта. Видите, книги стоят по отделам. Вот классика, тут география, здесь – по военной истории.
– Вероятно, работа Полины Максимовны?
– Ее, ее. В книгах она толк знает. Недавно достала у букиниста воспоминания Людендорфа о мировой войне, редкое издание.
– Вот собрались мы, двое любителей в книгах порыться, а рыться не в чем, – шутливо пожаловалась Полина.
– Обзаведемся со временем. А полку-то, между прочим, я сам делал. Подтверди, Поля!
– Да ты, оказывается, хвастун?!
– Почему же не похвалиться хорошей работой!
– Ладно уж, похвались, – разрешила Полина. Она стояла возле окна, скрестив полные руки, откровенно любовалась Юрием. Столько радости и тепла было в ее глазах, что Виктор даже отвернулся; почувствовал себя здесь лишним.
– Чего же мы гостя разговорами кормим? – спохватилась хозяйка. – Заболтались и про ужин забыли.
– Это уж твоя забота, – солидно ответил Бесстужев.
– Я быстренько. Лапшу разогрею. С грибами сегодня. Холодная закуска на подоконнике, сам возьми.
– А ради воскресенья есть у тебя что-нибудь?
– Ради воскресенья найдется.
– Я не буду, – запротестовал Дьяконский.
– Изредка можно. Правда, Поля?
– Можно, Виктор. Пожуете чаю, пройдетесь по морозцу, и никакого запаха не будет.
– Чему ты моих бойцов учишь! – притворно возмутился Бесстужев. – Целая памятка по сокрытию темных дел.
– Твой же опыт распространяю, – засмеялась она.
Весна шла недружно. В конце марта выдалось несколько теплых дней. Зажурчали ручьи, на реке пучился и трещал лед. Потом опять ударили заморозки; хотя и не сильные, но держались они долго. Днем пригревало солнце, оседали сугробы. А по ночам толстой ледяной коркой затягивались лужи, снег на дворе крепости скрипел под ногами часовых, как январский.
С юга подул, наконец, влажный ветер, принес мелкий и теплый дождь. Сразу взбухли, запенились мутные потоки, устремились
Инспекторская группа приехала из Москвы в самую распутицу. Полковник Порошин остановился не в гостинице, а в крепости. Он должен был проверять боевую подготовку, а для этого лучше побыть вместе с людьми, присмотреться к ним, уловить ритм повседневной, будничной жизни подразделений.
Решено было провести намеченные по плану тактические учения в поле. Погода усложняла задачу. Но Прохор Севостьянович был доволен. Распутица поможет определить боеготовность рот и батальонов, научит красноармейцев действовать в обстановке, похожей на фронтовую.
Сапоги мяли разбухшую землю, смешивали ее с талым снегом. Ноги утопали по щиколотки. Стрелковые подразделения еще могли кое-как двигаться вперед. Но после них дороги делались непроезжими. В жидком месиве безнадежно вязли орудия на конной тяге, застревали повозки. Полевые кухни отстали. Рота капитана Патлюка весь день не получала горячей пищи. Голодные, облепленные грязью красноармейцы шли медленно. В соприкосновение с «противником» рота вступила только под вечер.
«Синие» укрепились на высотах по правому берегу ручья. На возвышенности было сухо, оттуда хорошо просматривалось низкое левобережье, луг с редким кустарником, покрытый озерками. Летом ручеек, наверно, пересыхал. Но сейчас, наполненный мутной, желтоватой водой, он представлял серьезную преграду. На участке роты Патлюка был деревянный мост, но посредник предупредил, что мост «взорван противником».
Патлюк, вышедший к ручью первым, решил с ходу форсировать его, захватить плацдарм на том берегу. Развернул роту в цепь. Красноармейцы двигались неохотно, никого не радовала перспектива лезть в холодную воду.
Но переправляться через ручей не пришлось. «Противник» открыл с высоток пулеметный и ружейный огонь. Посредник сказал, что атака отбита, рота понесла большие потери: пятьдесят процентов личного состава.
Патлюк начал возражать, но посредник не стал слушать. Пришлось отвести роту на исходные позиции, отправить «раненых» и «убитых» в тыл. Остальные красноармейцы принялись окапываться, искренне завидуя «павшим» товарищам. Эти счастливцы грелись теперь где-то возле костров.
Весь вечер к ручью подтягивались стрелковые подразделения, зарывались в мокрую землю. Подошли танки, артиллерия на механической тяге. С наступлением темноты вперед двинулись разведчики и саперы: надо было разыскать броды, разведать систему обороны «синих».
На командном пункте полка, куда был вызван капитан Патлюк, к нему подошел приехавший из Москвы полковник. Под его мрачным, немигающим взглядом капитан оробел.
– Вы водили роту в атаку?
– Так точно.
– Зачем?
Вопрос сбил капитана с толку. Раз война, хоть и ненастоящая, значит, надо поступать как на войне. Встретил противника – атакуй.
– Зачем? – повторил полковник, надвигаясь на Патлюка. Полы шинели и сапоги его были вымазаны грязью – полковник шел пешком вместе с бойцами. Лицо его багровело, наливалось кровью, белым оставался только лоб.