Неизвестные солдаты кн.3, 4
Шрифт:
Несколько раз старшину хотели отправить на краткосрочные курсы младших лейтенантов, но Гафиуллин категорически отказывался, боялся, что попадет в другую часть. Виктору в доверительной беседе сказал:
– Ты, командыр, меня на ноги поставил. Я тебя знаю, я тебе верю, при тебе ничего не боюсь. А без тебя мне опоры не будет. С тобой вместе я большой, а без тебя маленький.
Дьяконский не настаивал, ему тоже жаль было бы расставаться с товарищем. В грустную минуту тянуло его к Гафиуллину. Сядут, помолчат, вспомнят погибших, вспомнят бомбежку на Дону, переправу через ночной Днепр.
При свете копчушки посмотрит Виктор на круглую бритую голову старшины, на
Обугленные мертвые леса без листьев, закопченные печные трубы, развалины, развалины без конца, голодные дети в темных подвалах – неужели это все позади? И вот уже чужая земля развертывается по обе стороны дороги, не тронутая войной, не опаленная огнем, замершая в ожидании: что будет?
Крестьяне в высоких меховых шапках, осторожно приближавшиеся к дороге, усатые румынские солдаты, чинившие мосты, босые женщины, выносившие советским бойцам воду и желтую мамалыгу на больших блюдах, – все они смотрели настороженно и вопросительно. Ведь пришли русские, те самые русские, с которыми румыны воевали под Одессой, в Крыму, под Сталинградом. Сколько ценностей, скота, зерна вывезено оттуда… Русских убивали и грабили. И вот теперь они здесь!
Как повелось на земле испокон веков? Око за око, зуб за зуб. За грабежи – грабеж, за насилие и убийство – той же монетой! Так было всегда, и вряд ли кто удивился бы, узнав, что армия-победительница предъявляет счет. Но удивление вызывалось совсем другим. Счета не было. Вместе с бойцами шли в колоннах политработники всех степеней, от полковых до армейских, помогали командирам следить за порядком, объясняли бойцам, что ответственность за преступления несет правительство Румынии, бояре и буржуазия, а не народ.
Организацией вступления советских войск в первую зарубежную столицу – Бухарест занимался сам командующий 2-м Украинским фронтом генерал армии Малиновский. Он даже был ранен, когда пролетал на легком самолете над территорией, занятой противником: торопился лично дать указания. Только опыт и мужество пилота спасли самолет и командующего от гибели.
Вечером 30 августа капитан Дьяконский ознакомился в штабе с приказом. В нем говорилось: «Вхождение в Бухарест провести организованно. Обозы пропускать только за городской чертой. Пехота, двигающаяся походом, должна иметь оркестры. Командиры полков, дивизий – впереди своих колонн на конях».
Этот приказ доставил Виктору много хлопот. Пришлось размещать на повозках не только грузы, но и легко раненных бойцов. Осталась с обозом вся пулеметная рота: ее командира, старшину Гафиуллина, Виктор назначил старшим.
Гафиуллин очень жалел, что не увидит Бухареста: он не бывал еще ни в одной столице, даже областные города посмотрел, только попав в армию. Но идти после ранения он не мог. Дьяконскому тоже нельзя было шагать, но командир полка разрешил ему ехать верхом.
В город Виктор ввел только ядро батальона, его ударную силу: куцую колонну из ста пятидесяти стрелков и автоматчиков. Но поскольку в Бухарест вступала не дивизия, не корпус, а сразу несколько армий, поток войск был таким мощным и долгим, что пехоте пришлось полдня дожидаться своей очереди.
Открыла шествие 1-я румынская дивизия имени Тудора Владимиреску, сражавшаяся вместе с советскими соединениями. Потом пошла 6-я танковая армия, залязгали, загрохотали тяжелые и средние танки,
Колонна пехоты, вытянувшаяся на многие километры, медленно двигалась по шоссе через пригороды. Сначала виднелись по обе стороны сады и парки за чугунными решетками. Среди зелени высились виллы, особняки, дачи. Потом потянулись пустыри, лачуги, хибары. Часто попадались на глаза ярко-желтые бензоколонки.
Дома становились все выше, и, наконец, шоссе превратилось в душный каменный коридор. Дальше дело пошло веселей. Усталые девчонки-регулировщицы направляли поток по нескольким улицам и проспектам к центру. Под ногами валялись груды измятых, затоптанных цветов. На тротуарах шпалерами стояли толпы румын. Столько войск, столько техники увидели они за день, что доброжелатели утомились радоваться, а враги устали от негодования. И те, и другие были потрясены никогда раньше не виданной силой, мощью и организованностью прокатившейся мимо лавины. Но и это, оказывается, было еще не все. Царица полей, русская пехота только вступала в город.
Гремели духовые оркестры, музыканты играли без отдыха. Многие из них по месяцам не брали в руки инструментов, работали в похоронных командах. Теперь дорвались, дули в свое удовольствие, вышагивая в голове колонн. Невольно вспомнил Виктор о дружке своем, о Фокине Сашке. Вот о таком торжественном марше мечтал он, бывало, на берегу Упы или в лесу у костра. Не судьба, значит. Не ему, а другим ребятам довелось исполнять победную музыку!
Люди на тротуарах выкрикивали приветствия, девушки совали солдатам букеты, но пехота шла молча и строго. Усталая, пропыленная пехота с автоматами за спиной и гранатами на ремнях, с мешочками запасных дисков, со скатками плащ-палаток, с притороченными к ним котелками. Пехота-труженица в брезентовых сапогах и обмотках, в гимнастерках, выбеленных потом и солнцем, в орденах и медалях, завоеванных под Москвой, на Волге и на Днепре.
После рева моторов и лязга гусениц негромким и маловнушительным казался шорох подошв. Не строевым шагом, не вытянувшись по ранжиру в идеальные ряды и шеренги, а просто походом двигалась пехота через этот город, как прошла уже через сотни других, оставив за собой тысячи километров. И тот, кто смотрел на эти молчаливые, привычные к маршам и сражениям колонны, тот понимал: поднимутся на пути скалистые горы, разверзнутся болота и пропасти, устанет и откажет техника, сломаются моторы, сгорит в жарком пламени любое железо, любая сталь, а пехота преодолеет все! Пехота дойдет туда, куда ей прикажут!
Расторопный старшина Гафиуллин разыскал на юго-западной окраине города большую виллу с просторным садом. Бойцы расположились во флигеле, в деревянных пристройках. На завтра объявлена была дневка.
В полночь Виктор, прихрамывая, обошел двор и парк, проверил посты. Предупредил солдат: здесь не фронт, но ухо держите востро, не забывайте, что находимся на земле недавнего противника. Тут всякое может быть.
Задержался на крыльце. Ночь по-южному темная, звездная и душная. В пыльном сухом воздухе появлялись вдруг освежающие прохладные струйки, приносившие запах цветов. В парке, под черными купами деревьев, хрупали овсом привязанные к повозкам лошади. Кто-то негромко ругался, беззлобно и длинно. Вдали протарахтела автоматная очередь. Гудели на дороге моторы. Снова автоматная очередь.