Неизвестный Кропоткин
Шрифт:
Большинство ученых с возможностью полного равнинного оледенения так и не согласилось. Тогда известный русский геолог Николай Павлович Барбот де-Марни заметил: «Был ли ледяной покров или нет, но мы должны сознаться, господа, что все, что мы до сих пор говорили о действии плавающих льдин, в действительности не подтверждается никакими исследованиями». С грустью он добавил: «Утратив эту гипотезу, геологи как бы осиротели…» Тогда-то Кропоткину подумалось, что необходима книга о ледниковых исследованиях, которая, возможно, уменьшит число сомневающихся.
В конце заседания осуждался вопрос о новом председателе отделения физической географии в связи с тем, что П. П. Семенов был избран вице-президентом всего Общества. Возглавить это отделение
Узник крепости
После доклада он пришел к себе домой, на Малую Морскую, сильная усталость свалила с ног. А утром стал тщательно разбирать архив, сжигая все, что может вызвать подозрения. На следующий день, в сумерках, собрав вещи, вышел по черной лестнице из дома, вскочил в дрожки и - на Николаевский вокзал. Он недалеко. Оттуда - на поезд - и в Москву.
Погони не было. Но на Невском проспекте, около здания Городской думы, вдруг появился извозчик, который гнал вскачь и вскоре стал обгонять. И на дрожках - то же арестованный ткач из рабочего кружка. Рядом с ним неизвестный. Знакомый ткач жестом попросил подождать, мол, хочет что-то сказать. Кропоткин остановил своего извозчика, подумал, что, может быть, ткач освобожден. Но тут другой на дрожках громко окликнул: «Господин Бородин, князь Кропоткин! Я вас арестую!» - и ловко перепрыгнул в коляску к Кропоткину. Неизвестный показал приказ о доставке задержанного к генерал-губернатору для объяснений. Вокруг - толпа полицейских: сопротивляться бесполезно, тем более - бежать.
Но повезли почему-то Кропоткина к прокурору, которого пришлось в приемной ждать несколько часов. Потом - на квартиру арестованного, где произвели обыск. Он длился до трех часов утра. Ничего компромитирующего не удалось найти. Но это не меняло дела.
В ту же ночь состоялся первый допроС. Было предъявлено обвинение в принадлежности к тайному обществу, имеющему целью ниспровержение существующей формы правления, и в заговоре против священной особы его императорского величества.
На вопросы арестованный отвечать отказался, потребовав гласного суда над собой. Но по характеру вопросов он понял, что жандармы практически ничего существенного о кружке еще не узнали, и им приходится фабриковать улики. Так, найдя пустой конверт с адресом Полякова, спутника Кропоткина по Олекминско-Витимской экспедиции, они вложили в него шифрованную записку. И хотя студент университета Иван Поляков никаких связей с кружком не имел, его арестовали и продержали в тюрьме недели три. Петр Алексеевич, пытаясь защитить друга, потребовал представить ему показания Полякова, который, якобы, во всем признался. Но их, очевидно, не было. Следствию помог заключенный «чайковец» Александр Низовкин, тот, что пользовался особым доверием у рабочих… Подробно рассказав о деятельности кружка, он фактически выдал всех его участников.
После первого допроса, длинного, но абсолютно безрезультатного, Кропоткина пригласили в карету. Рядом сел офицер-жандарм, имевший инструкцию не разговаривать с арестованными и поэтому не отвечавший ни на какие вопросы. Карета покатила по Марсову полю, вдоль каналов, выехал на Дворцовый мост: «Я понял, что меня везут в Петропавловскую крепость. Я любовался рекой-красавицей, зная, что нескоро увижу ее опять. Солнце близилось к закату. Тяжелые серые тучи нависли на западе над Финским заливом; прямо над головой плыли белые облака, разрываясь порой и открывая клочки голубого неба. Проехав мост, карета повернула налево. Мы въехали под мрачный свод, в ворота крепости» 1.
1 Записки, С. 207.
Узника облачили в арестантское платье: зеленый фланелевый халат, бесконечной длины шерстяные чулки, чудовищного размера желтые туфли.
Все. Нет больше князя Кропоткина - камер-пажа императора. Нет члена-сотрудника Географического общества, исследователя ледникового периода, нет Кропоткина - члена Юрской федерации Интернационала и даже агитатора Бородина нет. Все это в прошлом. А в настоящем - арестант, обитатель темной и сырой камеры N 52 каземата Трубецкого бастиона.
Глубокая, мертвая тишина окружила его, когда захлопнулась тяжелая дверь камеры: ни малейшего звука, ни шороха. Камера представляла собой помещение для большого крепостного орудия. Толстенные стены, оклеенные желтыми обоями, под которыми проложен звукоизолирующий слой войлока, поглощали все шумы.
Пока Кропоткин осваивался с камерой, кабинет министров собрался для обсуждения вопроса о революционном движении, хождении молодежи «в народ» и социалистической пропаганде. Министрам были предъявлены захваченные при аресте членов петербургского кружка записка «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?» и «Программа революционной пропаганды». Согласно показаниям того же Низовкина, оба документа составлены князем Кропоткиным. Экспертиза почерка подтвердила показания.
Начальник Третьего отделения Потапов сделал «представление» кабинету министров от 4 марта 1875 г.: «Ряд дознаний, произведенных в последние месяцы, приводит к убеждению, что революционная программа Кропоткина неуклонно применяется на деле многочисленными агитаторами, рассеивавшимися по всей империи и везде идущими одним и тем же путем. Как руководство и пособие к этой преступной деятельности, создалась особая литература народных книг и брошюр, грозящая извратить здравый смысл народа и подорвать в нем преданность царю и доверие к правительству… Пропаганда ведется… повсеместно и - что особенно важно - везде по одной и той же программе. Число лиц, привлеченных к дознанию, достигает уже двух тысяч и ежедневно возрастает: из них было подвергнуто аресту более 450 человек, против которых собраны особенно важные улики; но многие ускользают от преследования вследствие неуловимости самих признаков совершенного ими преступления»1.
1 Голос минувшего. СПб. 1913, N 4, С. 23.
Кабинет министров, рассмотрев доклад Потапова и приложенные к нему документы, пришел к убеждению: «подобный бред фантастического воображения не может возбудить к себе сочувствия, но для того, чтобы общественное мнение отвратилось от провозвестников такого учения, начала этого учения не должны оставаться во мраке». Поэтому было принято решение сделать процесс гласным, хотя «опубликование его материалов должно производиться с крайней осторожностью».
Суд состоялся лишь через два с половиной года. Все это время «чайковцы» содержались в самых мрачных крепостях Петербурга. Тишина Петропавловской крепости создавала ощущение полного одиночества, и Кропоткин долго даже не догадывался, что кто-то еще может быть рядом. Лишь через год он обнаружил, что в камере слева от него сидел Анатолий Сердюков, с которым они начали перестукиваться.
История крепости, воздвигнутой императором Петром I прямо напротив царского Зимнего дворца, на другом берегу Невы, была трагической и зловещей. Узниками ее казематов были и царевич Алексей, сын Петра I, и легендарная княжна Тараканова, и декабристы. А совсем еще недавно в них сидели Федор Достоевский и Михаил Бакунин, Николай Чернышевский и знакомый Кропоткину по Сибири поэт Михаил Михайлов. Неподалеку, в Алексеевском равелине, находился Нечаев, осужденный на пожизненное заключение. Однажды в одной из книг тюремной библиотеки Кропоткин обнаружил ясно очерченное сочетание букв и цифр, складывавшихся так: «Нечаев 1873». Стало быть, совсем еще недавно «антипод» чайковцев был жив. Приговоренный в 1871 году на 20 лет каторги он выдержал 10 лет заключения в крепости и умер в 1882-ом в тридцатипятилетнем возрасте.