Неизвестный Кропоткин
Шрифт:
18 марта 1877 года, в день шестилетней годовщины Парижской Коммуны он принял участие в демонстрации в Берне. Юрцы вышли на улицы с красными знаменами. Несмотря на то, что городские власти запретили проведение демонстрации с флагами, столкновения с полицией избежать не удалось. Двое демонстрантов получили сабельные ранения, тяжело были ранены двое полицейских. И лишь одно знамя из многих удалось донести до места проведения митинга, который все же состоялся. Среди участников демонстрации вместе с Кропоткиным были Дмитрий Клеменц и Георгий Плеханов.
После той демонстрации правительство запретило вынос на улицы красных знамен по всей его территории. Юрская федерация не подчинилась и провела шествие, подобное бернскому, в городке Сент-Имье в день открытия очередного конгресса анархистов. Ожидая нападения
Больше Кропоткин никогда не участвовал в подобных акциях, выступая все-таки за то, чтобы ход революции был как можно более мирным. В своей борьбе он употреблял лишь одно оружие - слово, устное или печатное.
К этому времени Кропоткин понял, что ему придется и, возможно, долгие годы жить и работать за границей, вести жизнь политического эмигранта. Из писем, которые он получал от друзей из России, ему было ясно, что возвращение на родину сейчас невозможно: только что прошел процесс по делу о революционной пропаганде, ставший известным как «процесс 193-х». Это один из наиболее грандиозных политических процессов за всю историю России. По нему было привлечено около двух тысяч человек. Число обвиняемых сначала сократилось до 900, потом до 193-х. Следствие продолжалось два с половиной года. За это время несколько человек скончалось в тюрьмах. Среди них мог оказаться и Кропоткин, если бы не удался его побег.
Главным документом обвинения на процессе была как раз записка Кропоткина, начинавшаяся словами: «Должны ли мы заниматься рассмотрением идеала будущего строя?», и исписанная его рукой тетрадка, озаглавленная «Пугачевщина». Эта рукопись была напечатана «чайковцами» в женевской типографии как книжка для народа.
Протоколы заседаний Особого присутствия Правительствующего Сената под председательством сенатора Петерса, продолжавшихся более трех месяцев (с 18 октября 1877 года по 23 января 1878 года), публиковались в русских газетах, хотя и с большими сокращениями. Еще короче они воспроизводились в английской прессе. Имя Кропоткина промелькнуло в них два-три раза, в том числе во фразе из обвинительного заключения: «Кропоткин во время производства следствия бежал из-под стражи».
И хотя девяносто человек суд оправдал, восемьдесят и них все-таки были отправлены в административную ссылку. Суд даже ходатайствовал о монаршем смягчении приговора, но Александр II его утвердил без изменений. Борьба самодержавия с революционерами обострилась. Кропоткин, оставшись в Европе, оказался в стороне от этой борьбы: «Меня скоро захватила волна анархического движения, которая как раз к тому времени шла на прибыль в Западной Европе. Я чувствовал, что могу быть более полезен здесь, чем в России, помогая определиться новому движению… Работая для Западной Европы, я и для России сделал, может быть, больше, чем если бы я оставался в России»1 Но, примкнув к западноевропейскому революционному движению, Кропоткин занимал в нем свое особое место, оставаясь в этом движении русским представителем. И не только потому, что все, происходившее в России, его живо интересовало, на все он немедленно реагировал и выступал в качестве квалифицированного комментатора для европейцев.
1 Записки, С. 245.
Николай Бердяев писал в журнале «Русская мысль» в 1917 году: «Русские революционеры, русские социалисты и анархисты, как бы фанатически они ни исповедовали западные учения, всегда были по природе своей восточниками, а не западниками». Для русских народников экономика всегда была на втором месте, а на первом - вопросы нравственные, этические. Думая о социалистическом обществе, они никак не могли отрешиться от представления о русской крестьянской общине как о «ячейке» социализма. Западноевропейское рабочее движение возглавили социал-демократы, видевшие организацию послереволюционного общества обязательно на государственных основах, что вносило в рабочее движение элементы авторитарности, иерархии и централизма. Примат экономических условий жизни людей отодвигал этику на второй план.
Анархические взгляды Кропоткина развивались уже на протяжении десяти лет, если принять во внимание его признание, что еще в Сибири он был подготовлен к тому, чтобы сделаться анархистом. Он только укрепил свои позиции, когда примкнул к народничеству, в котором антигосударственная и этическая анархическая тенденция была очень сильной. Однако ни у кого из народников она не получила такого развития, как у Кропоткина.
Анархизм - философия природы
Элементы этого, одного из древнейших общественно-политических течений усматриваются еще у предтечи христианского мировоззрения Платона и у философов-киников Древней Греции. Наиболее известен из них Диоген, сказавший из своей бочки Александру Македонскому, пытавшемуся и его «осчастливить»: «Отойди, не засти мне солнца». Наивысшим благом для человека киники провозглашали духовную свободу и неподчинение власти. Элементы анархизма присутствуют и в философии Зенона и стоиков, утверждавших за 300 лет до н. э., что цель человека - жить согласно природе; в философии Руссо, разоблачавшего безнравственность государственной власти. Первым попытался изложить анархизм как учение в конце XVIII века английский писатель Уильям Годвин. Затем крупнейшим теоретиком безвластья стал Пьер Жозеф Прудон, ему принадлежат знаменитые формулы: «Собственность - это кража» и «Свобода есть анархия». Безусловно отрицавший государство, он отстаивал право на мелкую частную собственность и полагал возможным осуществить социальную революцию мирным путем. Маркс охарактеризовал Прудона в специально ему посвященной работе «Нищета философии» как идеолога мелкой буржуазии.
Михаил Бакунин - следующая великая фигура. Он был политический деятель, философ, социолог, публицист и организатор. В 60-х годах одна за другой выходили его книги, в которых его антигосударственная доктрина противопоставлена всем другим социалистическим учениям, в том числе и марксизму. Разрушение государства он считал главной целью, а в революционном движении не признавал централизма. На этой почве произошел его бескомпромиссный разрыв с Марксом и Генеральным советом Интернационала. Не ограничившись объединением своих сторонников в «Альянсе», он участвовал в организации авантюрных, по сути, бунтов в Лионе и Болонье, окончившихся поражением, а потом, привлеченный бешеной энергией Нечаева, на первых порах поддержал его с идеей вымышленной им заговорщицкой организации «Народная расправа». Довольно скоро Бакунин разочаровался в Нечаеве и между ними произошел разрыв. К концу жизни Бакунин пришел к мысли о чрезвычайной важности нравственных критериев в деятельности революционера и задумал написать свою «Этику». Но жизнь оборвалась на 62-м году, и он не успел выполнить намеченное. Тем не менее важно, что «апостол анархии» выделил значение этической стороны анархизма. И именно с этого момента Бакунина продолжил Кропоткин, основываясь на своих естественнонаучных знаниях.
Следует отметить, что близкие взгляды на роль естествознания в развитии социальных наук высказывал в 60-х годах прошлого века в своих статьях Афанасий Щапов, несомненно оказавший влияние на Кропоткина.
Считая естествознание стержнем «всех наук социальных», Щапов был убежденным антигосударственником, как и публицисты-народники Василий Берви-Флеровский, Дмитрий Писарев, Николай Шелгунов, в работах которых тоже можно обнаружить мысль о сближении наук естественных с социальными. Их идеи, наряду с бакунинскими, входили в тот идейный багаж, с которым Петр Кропоткин приехал в Швейцарию, чтобы включиться в деятельность анархического крыла Интернационала. И еще надо сказать о том, что хорошо знакомый с русской историей Кропоткин видел истоки русской анархической традиции в демократии средневековых городов Новгорода и Пскова, в идее Земского Собора и главное, - в крестьянской общине, исчезнувшей в Западной Европе, но еще сохранившейся в России. Сподвижники и близкие друзья Бакунина приняли Петра Кропоткина в свой круг. Так же, как в свое время Бакунина, стали его звать просто по имени - Петр. Ему это нравилось больше, чем чопорное английское «Prince Kropotkin». Швейцарские бакунинцы быстро поняли, что их русский друг пришел к анархизму своим путем, дополнив бакунизм чем-то глубоко своеобразным. Тогда он пришел к выводу, что «…анархизм - нечто бо“льшее, чем простой способ действия или чем идеал свободного общества…»