Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи

Соколов Борис Вадимович

Жуков и «Воспоминаниях и размышлениях» оправдывал поворот основных сил 1-го Белорусского фронта с берлинского направления в Восточную Померанию угрозой, которая будто бы нависла с севера: «В первых числах февраля стала назревать серьезная опасность контрудара со стороны Восточной Померании во фланг и тыл выдвигавшейся к Одеру главной группировке фронта… В междуречье Одера и Вислы действовали 2-я и 11-я немецкие армии, свыше 22 дивизий, в том числе 4 танковые и 2 моторизованные дивизии, 5 бригад и 8 боевых групп. По сведениям нашей разведки, приток сил туда продолжался. Кроме того, в районе Штеттина (Шецина) располагалась 3-я танковая армия, которую немецко-фашистское командование могло использовать как на берлинском направлении, так и для усиления восточно-померанской группировки (что фактически и произошло).

Могло ли советское командование пойти на риск продолжать наступление главными силами фронта на Берлин в условиях, когда с севера нависла крайне серьезная опасность? Чуйков пишет: «…Что касается риска, то на войне нередко приходится идти на него. Но в данном случае риск был вполне обоснован. В Висло-Одерскую операцию наши войска прошли уже свыше 500 км, и от Одера до Берлина оставалось всего 60-80 км».

Конечно,

можно было бы пренебречь этой опасностью, пустить обе танковые и 3-4 общевойсковые армии напрямик на Берлин и подойти к нему. Но противник ударом с севера легко прорвал бы наше прикрытие, вышел к переправам на Одере и поставил бы войска фронта в районе Берлина в крайне тяжелое положение. Опыт войны показывает, что рисковать следует, но нельзя зарываться… «Если мы объективно оценим силу группировки войск гитлеровцев в Померании, — пишет Чуйков, — то убедимся, что с их стороны любая угроза нашей ударной группировки на берлинском направлении вполне могла быть локализована войсками 2-го Белорусского фронта». Действительность опровергает это утверждение. Вначале задачу по разгрому противника в Восточной Померании намечалось решить именно силами 2-го Белорусского фронта, но их оказалось далеко не достаточно. Начавшееся 10 февраля наступление 2-го Белорусского фронта протекало очень медленно. За 10 дней его войска смогли продвинуться лишь на 50-70 километров. В то же время вpar предпринял в районе южнее Штаргарда контрудар, и ему даже удалось потеснить наши войска и продвинуться в южном направлении до 12 километров.

Оценивая сложившееся положение. Ставка Верховного Главнокомандования решила в целях ликвидации гитлеровцев в Восточной Померании, силы которых к этому времени возросли до сорока дивизий, привлечь четыре общевойсковые и две танковые армии 1-го Белорусского фронта».

У читателей жуковских мемуаров может создаться впечатление, что инициатором поворота основных сил фронта в Восточную Померанию был чуть ли ни сам Георгий Константинович. Он ведь благоразумно не упоминает план Берлинской наступательной операции от 10 февраля. Но, что характерно, не цитирует и никаких документов за своей подписью, содержащих предложения о повороте в Померанию. Если бы такие документы существовали в природе, вряд ли бы маршал упустил возможность продемонстрировать на их примере свою проницательность. Когда пишут: «Ставка Верховного Главнокомандования решила…», то подразумевают: «Сталин решил…». Без одобрения Верховного ни одно стратегическое решение не принималось. Жуков, правда, пытается убедить читателей, будто наиболее важные решения, начиная со Сталинграда, Сталин чаще всего принимал по его, Жукова, совету. Но так ли обстояло дело в случае с февральским наступлением на Берлин?

Давайте послушаем командующего 2-м Белорусским фронтом Рокоссовского. Как он оценивает перспективы наступления на Берлин и угрозу со стороны Восточной Померании, против которой действовал его фронт? «Наше внимание уделялось скорейшему продвижению на запад, чтобы надежно обеспечить от возможных ударов с севера войска 1-го Белорусского фронта, — писал Рокоссовский, — особенно его танковые армии… Сомнения возникли, когда 2-му Белорусскому фронту Ставкой было приказано 20 января повернуть 3-ю, 48-ю, 5-ю гвардейскую танковую и 2-ю ударную армии на север и северо-восток для действий против восточнопрусской группировки противника вместо продолжения наступления на запад. Ведь тогда их войска уже прорвали оборону противника и подходили к Висле в готовности форсировать ее с ходу.

Полученная директива фактически в корне меняла первоначальную задачу фронту, поставленную Сталиным в бытность мою в Ставке (в ноябре 44-го. — Б. С.). Тогда ни одним словом не упоминалось о привлечении войск 2-го Белорусского фронта для участия совместно с 3-м Белорусским фронтом в окружении восточнопрусской группировки войск противника… По полученной же директиве основной задачей ставилось окружение восточнопрусской группировки противника ударом главных сил фронта на север и северо-восток с выходом к заливу Фриш-Гаф. Вместе с тем от прежней задачи — взаимодействия с 1-м Белорусским фронтом на фланге — мы не освобождались и вынуждены были продолжать наступление на запад, имея на левом крыле всего две армии. С этого момента началась растяжка фронта, так как большая часть наших сил наступала на северо-северо-восток, а меньшая на запад… Неужели дажё в той обстановке Ставка не видела, что оставшимися силами фронт выполнить прежнюю задачу не сможет? А ведь я лично дважды беседовал по этому вопросу по ВЧ с Антоновым».

Еще 20 января 1945 года Сталин перенацелил основные силы фронта Рокоссовского с Восточной Померании на Восточную Пруссию. А что же произошло 10 февраля, когда 2-й Белорусский начал давно ожидавшееся наступление против восточнопомеранской группировки? Рокоссовский свидетельствует:

«…Совсем уже непонятным было решение Ставки о передаче вообще всех четырех армий — 50, 3, 48-й и 5-й гвардейской танковой — 3-му Белорусскому фронту в самый решительный момент, когда войскам 2-го Белорусского фронта предстояло, не задерживаясь, преодолеть такой сильный рубеж, каким являлась Висла в ее нижнем течении. После того как войска нашего фронта вышли к морю у Эльблонга (Эльбинга) и к заливу Фриш-Гаф, отрезав восточнопрусскую группировку противника, отразили все попытки этой группировки прорваться на запад, достаточно было прикрыть это направление 50-й и 3-й армиями, передав их 3-му Белорусскому фронту, 5-ю же гвардейскую танковую и 48-ю армии нужно было немедленно освободить, оставив их в составе нашего фронта для продолжения действии на западном направлении. Такую задачу Ставка нам опять-таки поставила, а войска не возвратила, зная заранее, что теми силами, которые остались в составе нашего фронта, эта задача выполнена быть не может… 10 февраля, когда мы еще не завершили перегруппировку войск, прибыла директива Ставки о передаче 3-му Белорусскому фронту четырех армий: 50, 3, 48 и 5-й гвардейской танковой. 2-й Белорусский фронт от участия в операции против восточнопрусской группировки противника освобождался, и ему предстояло выполнение первоначальной задачи — наступать в общем направлении на Бублиц, взаимодействуя с 1-м Белорусским фронтом… На мой взгляд, когда Восточная Пруссия окончательно была изолирована с запада, можно было бы и повременить с ликвидацией

окруженной там группировки немецко-фашистских войск, а путем усиления ослабленного 2-го Белорусского фронта ускорить развязку на берлинском направлении. Падение Берлина произошло бы значительно раньше. А получилось, что 10 армий в решающий момент были задействованы против восточнопрусской группировки… а ослабленные войска 2-го Белорусского фронта не в состоянии были выполнить своей задачи. Использование такой массы войск против противника, отрезанного от своих основных сил и удаленного от места, где решались основные события, в сложившейся к тому времени обстановке на берлинском направлении явно было нецелесообразным».

Рокоссовский, как и Чуйков, считал, что наступление на Берлин в феврале 45-го было вполне реальным делом. Для его гарантированного успеха требовалось только немного повременить с ликвидацией восточнопрусской группировки противника, которая из-за своей удаленности все равно никак не могла повлиять на ход событий на берлинском направлении. Из мемуаров бывшего командующего 2-м Белорусским фронтом следует, что как раз 10 февраля, когда Жуков представил план Берлинской операции, а Рокоссовский начал наступление в Восточной Померании, Сталин фактически отказался от немедленного взятия Берлина, перенацелив основные силы 2-го Белорусского фронта на Восточную Пруссию, а против восточнопомеранской группировки двинув, в свою очередь, часть сил 1-го Белорусского фронта. Данное решение никак не вытекало из военно-стратегической обстановки. Более того, даже после поворота четырех армий Рокоссовского против восточнопрусской группировки немецкие войска в Померании оказались не в состоянии выделить достаточно сил для глубокого удара по тылам 1-го Белорусского фронта, которого будто бы опасался Жуков.

Здесь интересно обратиться к немецким источникам. Вот что пишет по поводу контрудара из Померании во фланг 1-го Белорусского фронта Гудериан: «…Я решил еще раз попросить Гитлера отказаться от наступления в Венгрии и начать наступление против пока еще слабых флангов клина русских, вбитого ими в нашу оборону вплоть до Одера между Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином. Наступление должно было развиваться в южном направлении из района Пиритц, Арнсвальде и в северном направлении с рубежа Глогау, Губен. Этим я надеялся усилить оборону столицы Рейха и вообще оборону территории страны и выиграть время, необходимое для ведения переговоров о перемирии с западными державами. Для успешного проведения этой операции необходимо было быстро вывести войска из Балканских стран, Италии, Норвегии и, в первую очередь, из Прибалтики. Этот план я предложил Гитлеру… в первых числах февраля. Все мои предложения относительно оставления этих территорий он отклонил… От задуманного плана наступления осталась лишь идея удара из района Арнсвальде с целью разгромить русских севернее реки Варта, укрепиться в Померании и сохранить связь с Западной Пруссией.

15 февраля 3-я танковая армия генерал-полковника Рауса была готова к наступлению. Утром 16 февраля она перешла в наступление… 16 и 17-февраля наступление проходило весьма успешно; мы начали надеяться, несмотря на, все трудности и сомнения, на удачу этой операции, рассчитывая получить время, необходимое для принятия дальнейших мероприятий».

Однако уже 18-го наступление застопорилось. Гудериан объяснял это тем, что накануне был тяжело ранен в автокатастрофе генерал Вальтер Венк, руководивший операцией, вследствие чего разладилось управление войсками. Вряд ли такое объяснение справедливо. Наступление из Восточной Померании изначально было обречено на провал. Ведь в немецкой 3-й танковой армии было всего лишь 6 дивизий, значительно потрепанных в предшествовавших боях и не имевших достаточно горючего и боеприпасов. Гудериан торопил с контрударом и не стал дожидаться подвоза всего необходимого снабжения. Этими силами не то что отрезать от переправ советские войска на одерских плацдармах не было никакой возможности (об этом германское командование не помышляло — что смогли бы сделать 6 немецких дивизий против 6 советских армий!), но даже более ограниченную задачу восстановления сухопутной связи между Восточной Померанией и Западной Пруссией выполнить не удалось. Кстати сказать, предложенный Гудерианом план быстрой эвакуации германских войск с второстепенных театров был неосуществим. Для вывоза морем не хватало судов, а состояние путей сообщения в Итальянских Альпах и на Балканах не позволяло войскам сражавшихся там групп армий «Юго-Запад» И «Юго-Восток» прибыть на Одер до начала возможного советского наступления, первоначально запланированного Жуковым, напомню, на 19-20 февраля.

Единственным правдоподобным объяснением принятого Сталиным 10 февраля решения отложить наступление на Берлин будет следующее. Верховный Главнокомандующий всерьез опасался, что после падения Берлина немцы будут стремиться сдаться только войскам западных союзников, которые и займут все удерживаемые вермахтом территории не только на Западе, но и на Востоке. Иосиф Виссарионович боялся, что англо-американские десанты высадятся в Восточной и Западной Пруссии, в Померании, в Западной Венгрии и даже в далекой Курляндии. Как раз с 4 по 11 февраля проходила конференция руководителей трех союзных держав в Ялте, где Черчилль и Рузвельт согласовали со Сталиным границы зон оккупации в Германии и Австрии. Восточная Германия вместе с Берлином, Померания и Восточная Пруссия отдавались под советский контроль. Никаких планов отправки союзных войск в эти регионы не существовало в природе, даже в виде чисто гипотетического варианта. Однако Сталин, похоже, не вполне доверял своим западным Партнерам и решил подстраховаться. Вместо того чтобы двигаться на Берлин, советские дивизии в феврале и марте атаковали померанскую, восточнопрусскую и курляндскую группировки противника. Наступление в Курляндии вообще не имело никакого смысла. Там все равно скопилось избыточное для данной протяженности линии фронта количество немецких войск, а возможность их эвакуации в Германию ограничивалось только пропускной способностью курляндских портов и наличием морского тоннажа. В конце марта бывший начальник штаба 2-го Прибалтийского фронта генерал Л.М. Сандалов, только что назначенный на ту же должность на 4-й Украинский фронт, говорил начальнику Генштаба А.И. Антонову: «Для разгрома курляндской группировки у 2-го Прибалтийского фронта сил маловато, а для активной обороны более чем достаточно. Одну, а то и две армии оттуда можно снять». Однако, как признает Леонид Михайлович, из Курляндии «Ставка почти ничего брать не стала».