Некромант-самоучка, или Смертельная оказия
Шрифт:
Что ж, перебрав все подходящие варианты разведки, Графитовые разделились по двое и поползли простукивать каждый камень, сканировать каждую расщелину. И все бы ничего, но чем дальше вглубь, тем больше шестилапой высшей нежити и как следствие – плодов их жизнедеятельности. В пещерах – жарко, зловоние стоит страшное, а хуже всего то, что маскировочный состав в таких условиях теряет свои свойства. Не будь с Дао-дво теневой, он бы так и не заметил, в какой момент стал видим для плотоядных тварей.
– Нонь-няин, снати! – Разобрать голосок сквозь шум в гудящей голове
Проклятье!
Будь метаморф менее занят видениями и болью, уцепился бы за выступ, увиливая от когтей шестилапого монстра. Но нет! Падая, он схлопотал вначале по спине, затем по ребрам и голове. Благодаря ли увесистой оплеухе или же смраду лужи, в которую упал лицом, многоликий быстро пришел в себя. Вскочил и, проведя серию мощных атак в стиле Могучего, он под вопль куки: «Нонь-няин, спава!» – отсек у твари три левые конечности и попал в сложное кольцо ее хвоста. От осознания неприятности, в которую влип, захотелось выть не меньше, чем монстру от кратковременной боли. Это худший из исходов. Будь Гер хоть наисильнейшим из горцев или же наиумнейшим темным искусником, ему и тогда ни за что не выпутаться из хвоста кравга. Мерзость плотоядная вяжет добросовестно, так, что не продохнуть, не пошевелиться, не перевоплотиться. Обездвиженный и придушенный Гер не надеялся на лопоухую нежить, распластавшуюся под потолком, или же на Тадэуша, что уполз далеко вперед, знал – они не смогут помочь, только зазря погибнут.
Хладнокровно наблюдая за тем, как кравг съел свои обрубки, отрастил новые конечности, попутно убрав вмятины и раны, и потянулся к добыче, многоликий даже не поморщился, хоть и не был готов потерять еще одну жизнь. К такому не подготовишься. Впрочем, как и к тому, что тварь, поведя носом, брезгливо сморщится и чихнет, отшвырнув многоликий провиант на десятки метров. Это был ощутимый удар, как моральный, так и физический. Именно поэтому Гер долгую минуту лежал на камнях, прислушивался к удаляющимся шагам высшей нежити, осоловело взирал на потолок пещеры и не реагировал на сбивчивый лепет теневой, напрочь забывшей про смрад.
– Хоз-зяин, хозь-зяин, ты жив?! Ответь! – Тварька лапами вцепилась в отвороты куртки, потрясла его и отпустила. – С виду цел и невредим, из резерва силы не ть-тянет, значит, не сильно и поранилсь-ся. – Замолчала на мгновение, мордашку свою потерла, лоб нахмурила и как завизжит: – А если головой стукнулсь-ся?! О-о-о-ой, Божечки мои… Неужто его баранье упрь-рямство теперь в дебиловатый кретинизм перейдет с безостановочным слюнопусканием?! Хозь-зя-я-я-яин! – взвизгнула она пронзительно. – Не оставль-ляй мень-ня с овощем! Не оставль-ляй!
– Оставишь такую… – хрипло отозвался Дао-дво, – на том свете найдешь и кормить себя заставишь.
После удара он не успел восстановить птичью аносмию, нюх обострился, а вместе с ним и дурнота от смрада. Сморгнув навернувшиеся слезы, многоликий опять использовал способность частичного оборота и отбил себе обоняние. Как теневая терпит вонь, он не знал.
– Вернулсь-ся! Как й-я рада, как й-я рада! – Нежить кинулась ему на шею. – Божечки мои! Живой, ехидный, не дебил.
– Сам вне себя от счастья, – произнес Дао-дво, не разжимая зубов. – Кравг не съел, скажи кому, не поверят.
– Пусть не верь-рят, – решительно заявила теневая, воинственно расправила уши, вздернула нос и хвост. – Главное, ты уже и сам понь-нял, что кравги – существа чистоплотные, на свое дерь… на свои отходы не покушаютсь-ся.
– Что значит уже и сам? – вопросил многоликий и болезненно скривился, высвобождая одну руку из-под себя, вторую из-под камней.
– То есть сам узнал, опытным путем. Без подсказки со стороны, точь-в-точь как ты любишь, – пространно отозвалась тенюшка.
– Таррах! Нужно срочно парням сказа… – От обжигающей колкой боли в груди Герберта опять повело. Он с трудом удержался от того, чтобы вновь не растянуться на прохладных и грязных камнях.
– Дя знают они! Я еще час назад всех оповестила, и они уже далеко впереди. Все живы, здоровы, но логово таргов не нашли.
– Не понял, – метаморф младшей ветви рода Дао-дво произнес это между приступами боли, поймав нежить в кулак и крепко сжав ее, – а ну повтори.
Осознание только что ляпнутого пришло к теневой не сразу, вначале она решилась относительно дебиловатости уточнить:
– Все-таки крепко головой стукнулсь-ся, дя?
– Дя! – рыкнул он. – Удавлю мерзавку, если не объяснишь все по порядку.
– Какому порь-рядку? – пролепетала тварюшка, делая большие глаза.
– Кука!
– Симпать-тяшка! – обиженно напомнила та полюбившееся прозвище и, безрезультатно дернувшись пару раз, засопела: – И чего ты на мень-ня рычишь? Й-я же все сделала, как ты велел!
– Что именно? – грозно уточнил Гер. Уж с этой мелочи станется заговорить и от темы увести.
– Ни разу не вспомнила о На… твоей подопечной – ни прь-рямо, ни косвенно. И про тетрадь ее навеки забыла, и про записи в ней… – И, передернув ушами, свернула их в трубочки, прежде чем заявить: – А что до парней, они не виноваты в том, что капитан Графитовых упертый как ба…
Исповедь нежити он не дослушал, все-таки растянулся на камнях, чтобы успокоить нарастающий пожар в груди. Давненько такого не испытывал, даже как-то отвык. В области сердца нещадно жгло и кололо, каждую вторую секунду омывая нервные окончания лавовой волной. Самое время пожалеть о том, что не умер. Ведь, судя по ощущениям, Сумеречную сейчас если не убивают, то точно насилуют, причем толпой. Проклятый Эррас Тиши сделал все, чтобы сигнал о покушении на ее честь девичью Гер чувствовал особенно сильно.