Некромантисса
Шрифт:
Прах земной продолжала обрезать розы до первого снега. Каждую ночь непреклонный Сон Растений вновь заставлял цветочные кусты выбрасывать побеги и растить листья.
Когда наступила зима, и растения уснули, пришлось искать замену этому занятию. Несколько дней некромантиссы промучились с прежними способами. Выход нашла Лореаса. С минуту поглядев на то, как прах земной шьёт без нитки, она отправилась в кладовую. Вернувшись, она высыпала на пол в коридоре мешок сушёного гороха, мешок гречневой ядрицы и такой же — риса, в несколько движений перемешала их и велела праху перебрать крупы.
С тех пор они повторяли это каждый день.
Одна мысль поддерживает их: это закончится. Год кажется бесконечным, но каждый прожитый день неуклонно сокращает срок ожидания.
Почти ничего не случается. Дни сливаются в тоскливом однообразии. Некромантиссы почти бессмертны и потому привычны к уединению и однообразию — к бесконечному природному циклу, к бездействию, к круговороту жизни и смерти. Но здесь, в городском доме, всё им тягостно. Время растягивается и сжимается одновременно. Каждая секунда бесконечна, нельзя ускорить стрелки часов. Однажды Лореада замечает, что они начали считать время мешками крупы — вот прах земной снова закончила сортировать крупу, пора опять её перемешивать…
Лореаса перестаёт разговаривать вовсе.
В начале весны голуби доставляют вести от Кодора и от Анжевины. Кодор пишет, что нашёл Айдара — тот был тяжело ранен и отлёживался в доме лекаря на набережной, в портовом городе. К тому времени, когда появился Кодор, он уже встал на ноги. Вместе Лесничие, учитель и ученик, выследили в городе колдуна, который охотился за детьми из трущоб. Драка была суровой, но они справились. Он, Кодор, любит Лоре и всех своих дочек очень сильно.
Читая эти строки, Лореаса впервые за полгода улыбается.
Анжевина же говорит, что Лореаса взвалила на себя непомерную ношу, но та столь же благородна, сколь тяжела. Девы Сновидений даровали роду Анжевины способность заглядывать в будущее, и она видит в нём некое огромное добро. Она желает Лореасе, чтобы это добро открылось ей поскорее.
А потом к ним приходит единственный за год гость.
Вернее, гостья.
Это старая регентша из храма Девы Сновидений. Она звонит в колокольчик у ворот. Колокольчик словно охрип от долгого молчания. Лореаса спускается вниз и открывает калитку. Регентша смотрит на неё, строго поджав губы и склонив к плечу седую, как одуванчик, голову. Она похожа на большую белую сову. Лореаса напрягает память и произносит какие-то обычные слова — кажется: «Добрый день, вы что-то хотели?»
— Да, — говорит регентша. — Я хочу спросить: можно ли ждать, что в мой хор вернётся Геллена?
Лореаса на мгновение зажмуривается.
Когда она открывает глаза, то видит, что лицо старушки яснеет. Морщины её разглаживаются. Кажется, будто регентша готова улыбнуться. Она что-то поняла, мудрая женщина, и теперь смотрит на Лореасу с ободрением. Взгляд её отчего-то и впрямь придаёт Лореасе сил, хотя кто она и что она значит, эта маленькая старушка…
Снег сошёл не весь, но в саду уже пробивается первая зелень. Воробьи чирикают радостно: «Мы выжили, мы выжили, зима прошла!»
— Можно, — отвечает некромантисса. — Я очень надеюсь, что это случится.
Седая регентша покусывает губу, чуть щурясь. Она обута в зимние ботики, одета в тёплую серую юбку и розовый жакет, а кружевной воротник её блузки бел как сахар. Глядя на неё, Лореаса вдруг вспоминает, не разумом, но сердцем: мир живой и вечный. Зло уходит, а добро остаётся.
Она ждёт, что регентша скажет: «Благослови Дева», — но та просто говорит:
— Удачи вам.
Лореаса кивает. Она уже очень давно не разговаривала с людьми, отвыкла от этого, и на сегодня её запас слов весь вышел.
Но она думает, что им действительно, действительно понадобится удача.
Уже скоро.
День и час известен им с самого начала.
И всё равно это случается внезапно.
На небе ни облачка, но на дом и сад ложится тень. Солнце блёкнет и выцветает, небо кажется застиранной скатертью. Становится холодно, но не свежо. Ветра нет. Кажется, будто повсюду легла пыль — толстые пелены нетронутой серой пыли. Растения увядают и плесневеют. Вещи становятся старыми.
Замирает в ужасе дом, кряхтит и скрипит полами и лестницами. Шторы и покрывала начинают сыпаться гнилыми нитками. На меди темнеет патина. Потолок над камином на глазах покрывается чёрной гарью, и жирная грязь расползается по мебели и коврам.
Прах земной перестаёт возиться с крупой и встаёт.
Это первое за год движение, которое она сделала без приказа. И хотя причина его понятна, по спинам у видящих это всё равно сбегают мурашки.
Прах земной поворачивается к дверям.
Делает шаг.
Она часть этой наползающей мертвенности и принадлежит ей. Она просто должна вернуться домой. В свой настоящий дом, куда её не пускали так долго. Её возлюбленный наконец нашёл её. Он умоляет её вспомнить данные клятвы. В его руках блистает её маленький нежный след, отпечаток её изящной ножки, вынутый из песка. Он зовёт к себе, в свой дворец, где она — королева.
Королева мёртвых.
— Стой, — глухо приказывает Лореада.
Прах цепенеет.
Воля сестры всё ещё сильнее воли её мёртвого суженого. Но он зовёт. Зов его сладок и повелителен. И прах выгибается вперёд, запрокидывает голову и тянется навстречу гостю горлом и грудью, хотя ноги остаются прикованными к полу.
— Иди в гостиную, сядь в кресло и не двигайся.
Прах повинуется. Она двигается медленно, движения неестественны, изломаны: ноги подчиняются приказу, а уши и сердце слышат могучий зов.
По лестнице спускается Лореана. В дверях кладовой показывается мать.
Платья некромантисс словно горят в затхлости и темноте. Иллюзия рассеялась, и они вновь облачены не в расшитую ткань, а в живой мох, траву и цветы. Лица их бледны, бескровные губы сжаты. Они обмениваются долгими взглядами и несколько минут стоят неподвижно — до тех пор, пока из гостиной не доносится тихий, страшный, неживой стон.
Стон праха, который призывает в себя могила.
Собравшись у дверей, некромантиссы вновь медлят.