Нектар краденой черешни
Шрифт:
– И все-таки ты нервничаешь. Из-за них? – Макс, кивнув в сторону соседнего столика, не спросил, а уверенно припечатал. Инга вздрогнула и выронила вилку. Вилка упала ей на колени, испачкав салатной заправкой платье.
– Черт, – она тихо выругалась и потянулась за салфеткой, чтобы промокнуть подол. – Макс, я отойду в уборную, замою пятно.
Алексей, не обращая внимания на Машу, недовольно поджавшую при виде приятельницы губы, проследил за Ингой взглядом. Она прошла по проходу между столиками, старательно не взглянув в его сторону. Он проводил взглядом ее прямую и звенящую напряжением, как натянутая струна, спину и, немного поколебавшись, извинился перед Марией и тоже направился в сторону уборной.
Когда Инга вышла из дамской комнаты, она практически нос к носу столкнулась с Черновым.
– Держи, – Алексей опередил ее и сам поднял платочек.
– Спасибо.
В тесном «предбаннике» разойтись было сложно, не задев друг друга. Высокий и крупный Алексей загораживал Инге проход, мешая ей пройти в зал ресторана.
– Ты меня что, специально тут караулил?
– И не надейся, – он усмехнулся и по-свойски приподнял пальцами ее подбородок. – Пописать, как и ты, вышел. Тоже захотелось.
– Не трогай, – она раздраженно дернула головой, скидывая его пальцы. Алексей снова усмехнулся и опустил руку.
– Ну да, конечно, ты же ведь такая нежная мимоза. Не нравятся прикосновения мужчин. Интересно, а ему ты сказала? – он кивнул в сторону зала, в котором Инга оставила своего спутника.
– Не твое дело. Маша уже наверняка волнуется, почему ты так долго ходишь… писать.
– А это тоже не твое дело.
– Алексей, скажи, ты специально караулили меня здесь, чтобы еще раз обидеть, оскорбить? – она сменила взвинченный тон на более спокойный, что далось ей не легко. – Тебе хочется портить этот вечер и себе, и другим людям? Мало того, что ты сейчас себе испортил настроение, споря со мной и пытаясь вновь оскорбить, ты сейчас испортишь настроение и Маше, которая наверняка ждала от этого вечера романтики. А цель-то ведь такая ничтожная – испортить настроение всего лишь мне, а затрачена на нее вся тяжелая артиллерия…
– Умная, ничего не скажешь, – Алексей усмехнулся и снова кивнул в сторону зала:
– У тебя с этим… свидание?
– Ну, если ты внимательно читал статью в журнале, должен понимать, что у меня не может быть с ним свидания, – Инга невинно пропела и попробовала протиснуться между стеной и Алексеем. Тот тут же загородил ей проход рукой.
– Алексей, пусти! Как дети, ей-богу… Машка тебя уже заждалась, не хватало, чтобы она сюда пришла и… испортила окончательно себе настроение.
– С Машей у нас деловое свидание. Если она хочет получить у меня работу, должна быть терпеливой. Или ты беспокоишься больше, что заждались тебя? Так у тебя тоже не свидание… С этим «кавалером»… – Алексей улыбнулся, но руку все же опустил, давая Инге возможность пройти.
– Знаешь, по крайней мере, он, в отличие от некоторых, не упал бы в обморок и не закатил скандал, увидев грязную статейку в желтой прессе. Материал в статейке мог бы оказаться и старым, и сфальсифицированным. Видно сразу, Чернов, что ты не читаешь газет и журналов, а только просматриваешь свои рыбные хроники. Если бы ты иногда пролистывал журналы, то не стал бы принимать все там написанное за чистую монету! Там вполне могли бы написать, что я и террористка, и инопланетянка, и что у меня три ноги, и ты бы во все это безоговорочно поверил? И я не верю, Чернов, что ты не проверил меня через свою службу безопасности, прежде чем отпускать со мной свою дочь! И то, что ты запретил мне видеться с Лизой – это проявление задетого мужского самолюбия! Ну как же, про девушку, к которой у тебя возник сексуальный интерес, написали, что она – лесбиянка! Ты, Чернов, поступил, как глупый мужик с комплексами, а не как хороший и рассудительный отец. И странно то, что ты поверил больше статье, а не… мне. И не своим собственным ощущениям.
Она, закончив и не дожидаясь его ответа, поспешно протиснулась между растерянно замершим Алексеем и стеной и торопливым шагом направилась в зал.
– Инга, подожди! – Алексей спохватился слишком поздно. Она не оглянулась – не услышала или просто не захотела оборачиваться. Быстро подошла к своему столику, что-то сказала парню, с которым была в ресторане и, не дожидаясь того, направилась к выходу. Парень засуетился, махнул рукой официанту, торопливо расплатился за заказ и выбежал следом за девушкой.
– Чернов,
XVI
При первом взгляде на мужчину, неподвижно замершего на ковре в позе «лотоса», можно было подумать, что он – не живой. Он уже долгое время сидел без малейшего движения, устремив остекленевший взгляд на зажженные на импровизированном «алтаре» свечи. Казалось, он даже не дышал. Человек, до этого ни разу не наблюдающий медитацию, принял бы его за мертвого. Но он и был практически мертвым с физиологической точки зрения: дух его витал за пределами сознания, а здесь, в этой комнате-храме, находилась лишь физическая оболочка.
Еще прошло достаточно времени до того момента, когда веки мужчины с редкими ресницами дрогнули – это было его первое движение. И следом послышался тихий вдох – мужчина словно осторожно пробовал дышать. Приходя в себя, он еще какое-то время оставался в прежней позе, медленно вдыхая и выдыхая воздух, и затем, наконец, поднялся и накинул на свое обнаженное тело халат. Бесшумно ступая босыми ступнями по ковру с густым ворсом, он, шатаясь, сделал круг по этой странной комнате без окон, и снова сел. Поджав под себя ноги и обхватив ладонями голову, мужчина закрыл глаза и тихо застонал. Ему было плохо. Ритуал почти полностью обессилил его… И теперь тело – эта разрушаемая со временем оболочка, в которую заключен дух – отказывалось повиноваться.
Ему очень хотелось выпить крепкого кофе, но он еще несколько лет назад отказался от него в пользу травяного чая. Но полюбить несомненно полезный «заменитель» так и не смог, и сейчас только она мысль о травяном чае вызывала тошноту.
…Нет, силы у него уже не те, совершенно не те… Для каждого, даже самого простого ритуала ему приходится копить энергию, а потом долго ее восстанавливать. И он не мог не заметить, что с каждым разом собирать силы становится все сложней, а промежутки между ритуалами, необходимые для восстановления, становятся все длиннее и длиннее. Если так пойдет дальше, однажды он не сможет собрать даже по крупицам энергию для самого простейшего ритуала. Или, что еще хуже, во время одного из ритуалов его душа откажется возвращаться в обессиленное тело. И тогда наступит неминуемое, то, чего он страшится, и то, с чем пытается бороться – Вечность. Зеркально противоположная Вечности Жизни, которой он поклоняется и на алтарь которой приносит последние силы. Вечность Смерти.
Подобно алхимикам средневековья, он добрую часть жизни отдал на поиски формулы бессмертия. По молодости, подхлестываемый амбициями и непоколебимой уверенностью в собственной уникальности, он не допускал и тени сомнения, что рано или поздно ему удастся найти эту священную Формулу. Ведь в его руках были куда более выигрышные козыри, чем у древних «ученых»: накопленные веками знания Мудрецов, собираемые по зернышку по всему миру, и Сила. Ради знаний он исколесил полмира, собрав опыт Мудрецов, как нужные ингредиенты, на смешении которых намеревался вывести Формулу. Он копил и взращивал данную ему Силу – без нее знания «не ожили» бы. Он много экспериментировал, и иногда эти эксперименты, как и эксперименты древних ученых мужей, чуть не заканчивались трагедией. Но методом проб и ошибок ему почти удалось найти те аргументы, с помощью которых он сумел бы договориться со Смертью. Его открытие, стань оно известно массам, взбудоражило бы мир, взорвав прежние устои, перечеркнуло бы Библию, превратило многовековые Храмы в песок. Даже лишь за намеки о подобном открытии его прокляли бы консервативные предки, а любознательные потомки растерзали его Знания на составляющие. Его пытались бы соблазнить, как продажной девкой, Нобелевскими и подобными премиями. Но ему не нужны были премии – выведенная им Формула предназначалась лишь для него одного. Возможность договариваться со Смертью, иметь над ней власть – это гораздо выше материальных благ. Ему бы пообещали вписать его имя в историю, но подобный соблазн показался бы ему детской забавой – он собирался увековечить Себя. Человек, сумевший приручить Смерть, как ласкового котенка – это Бог. Властелин.