Немецкий снайпер на восточном фронте 1942-1945
Шрифт:
Словно пантера, я осторожно и тихо подполз к блиндажу соседней роты. Курица, ничего не подозревая, дремала в своем обычном укрытии, которое ей с любовью смастерил хозяин из плетеных корзин, предназначавшихся для переноски артиллерийских снарядов. Караульный находился на расстоянии около двадцати метров и смолил одну на двоих сигарету с товарищем. Они курили ее, пряча под каской, чтобы не выдать своего присутствия огоньком на конце сигареты. Нервы мои натянулись. Я знал, что мне достанется, если меня поймают. Теперь я был уже возле плетеной корзины. Я едва дышал, и мое бешено колотящееся сердце почти разрывалось, пока я миллиметр за миллиметром поднимал крышку корзины. В корзине, держа голову под крылом, в глубоком сне лежала курица. Теперь я не имел права на ошибку. Я уперся лбом в открытую крышку корзины, чтобы освободить обе руки. Мои руки коснулись курицы. Еще несколько сантиметров, и я сдавил ее шею левой рукой. В то же мгновение я сумел схватить
Через четверть часа курица была общипана и выпотрошена, и все свидетельства расправы над ней были надежно зарыты. Еще через час она была потушена и разделена по четырем обеденным консервным банкам. Мне и моим товарищам предстоял настоящий пир. Чтобы отметить событие, мы обмыли его бутылкой шнапса. Сытые и пьяные, мы погрузились в заслуженный и спокойный сон, из которого нас на следующее утро выдернули крики обворованного сержанта.
— Что за грязная свинья сперла мою курицу?! Это мог быть только кто-то из вашей компании. Следы вора ведут в вашем направлении. Ни один из моих бойцов не покусился бы на Жозефину. Они знают, что я пристрелил бы нахала лично.
У нас с трудом получалось выглядеть удивленными и шокированными. Но нам это явно удалось, поскольку мы избежали разборки, хотя сержант и показывал всем своим видом, что подозревает нас. У него не было доказательств, но он пообещал, что постарается их раздобыть. Он угрожал, что если ему это удастся, то он устроит над нами трибунал и расстреляет воров.
Между 25 и 28 мая спокойствию батальона пришел конец, но только на короткое время. Возвратились уцелевшие бойцы 138-го горнострелкового полка, и 3-я горнострелковая дивизия была перемещена на перевал Аурель в Карпатских горах. Наши позиции выходили на Молдавию, которая теперь отделяла нас от русского фронта. Водная преграда перед лесом у подножия пологих склонов гор создавала отличное укрытие для стрелков. Местность, лежавшая перед нами по другую сторону реки, была абсолютно открытой, ровной и отлично просматривающейся. Судьба была благосклонна к дивизии, и основное направление атаки русских переместилось севернее наших позиций, а на нашу долю остались лишь незначительные перестрелки с врагом.
В сочетании с превосходной погодой этот неожиданный отдых и передышка в войне подарили изможденным стрелкам возможность восстановить силы. Наша лагерная жизнь быстро возвратилась на круги своя. Бойцы соорудили уютные блиндажи и организовали все, чтобы сделать свою жизнь настолько приятной, насколько это возможно.
Бойцов наэлектризовали слухи о том, что в течение двух недель к нам для поднятия боевого духа и психологической разгрузки перебросят бордель Вермахта*.
Война сузила солдатскую жизнь до лишь самых неотъемлемых вещей: выживания, шуток, жадного глотанья пищи и выпивки, а также, если это оказывалось возможным, секса. Последнее было осуществимо только в двух случаях: если войска некоторое время практически не вели боевых действий и вступали в близкий контакт с местным населением (при этом порою случались и изнасилования, но такое было по вкусу не каждому солдату и часто наказывалось), либо если по соседству оказывался бордель.
Когда часть получала возможность расслабиться, напряжение постоянных боев зачастую выливалось в бьющее через край сексуальное желание. Его удовлетворение имело крайне важное значение хотя бы с точки зрения поддержания дисциплины. В то время как офицеры и сержанты располагали своими жрицами любви, которых пехотинцы называли "офицерскими матрасами", низшие армейские чины не имели доступа к этим женщинам. Им оставалось только насиловать или идти в бордель.
Когда появлялась возможность, жаждущие сексуальной разрядки солдаты буквально штурмовали последнее заведение. Однако не все было так просто. Сначала бойцов обследовал медицинский персонал, а потом они подвергались дезинфицированию для предотвращения распространения венерических заболеваний. Немалое количество солдат заражалось такими заболеваниями и умышленно, чтобы покинуть фронт. Для лечения их были развернуты специальные госпитали, которые пехотинцы прозвали "рыцарскими замками". Там их лечили от сифилиса порою очень грубыми средствами. Однократного пребывания в "рыцарском замке" обычно было достаточно для того, чтобы в дальнейшем боец придерживался сексуальной дисциплины. Специалисты в данной области до сих пор без восторга вспоминают, что для вскрытия очагов поражения сифилисом в уретру перед тем, как произвести ее дезинфицирование, засовывали специальную тонкую палочку. Эта очень болезненная процедура, конечно, делалась без анестезии. Более того, после того, как в первые годы войны заражение венерическими заболеваниями все чаще приобретало умышленный характер со стороны желавших покинуть передовую бойцов, на повторно заражавшихся солдат начали налагаться дисциплинарные взыскания.
Строгое дезинфицирование уретр посетителей борделей теоретически предотвращало возникновение подобных проблем. Опытные бойцы здорово веселились, рассказывая новичкам детали этой неприятной процедуры. Но по наивности своих юных лет я не предвидел ничего такого.
За этот период отдыха от боев я снова встретился со своим товарищем-снайпером Йозефом Ротом. Мы обменивались своими соображениями, пили и разговаривали о сексе. Будучи столь молодыми, оба мы не имели особого опыта общения с противоположным полом. Но теперь перед нами замаячил соблазн посещения борделя. Мы обсуждали плюсы и минусы похода туда и что мы упустим, если не пойдем. Прежде всего, это могло быть нашей последней возможностью познать близость с женщиной. В итоге мы решили: сейчас или никогда, а то потом будет поздно. Йозеф говорил о неопределенности судьбы человека на войне:
— Подумай об этом, ведь это твоя последняя возможность попробовать такое. Может быть, завтра ты поймаешь пулю и умрешь, ни разу в жизни не потрахавшись. Разве это не ужасно?
Во время нашего разговора мой взгляд упал на старшего сержанта из отряда, только что доставившего боеприпасы. Этот сержант сидел за рулем "Опеля Блица" и ждал груза, который он должен был отвезти обратно. Это был Викинг с рыжими усами! Он явно слышал наш разговор и, поймав мой взгляд, воскликнул:
— Эй, возбужденные ублюдки, у вас все встало при мысли о крепких ягодицах наших девочек. Ха-ха! — увидев удивление на наших лицах, он вернулся к спокойному тону и добавил: — Честно говорю вам, ребята, послушайте старого сержанта. Пять минут радости не возместят ту боль, которую почувствуете потом.
За этим последовало многозначительное молчание, которое перебил Рот. Он был уже немного пьян и сказал:
— Возможно, ты умный хрен. Ну, так скажи нам свой великий секрет!
— Хорошо, — продолжил Викинг. — Как будущий ученый, я позволю вам попользоваться моим опытом. А если вы умные и послушаете дядюшку, то сможете избежать многих проблем.
— Только не делай из этого такую мелодраму, говори напрямик, — заворчал Рот.
— Хорошо, придется добавить немного цинизма, — уступил сержант. — Но сначала дайте мне глотнуть вашей выпивки.
Сделав большой глоток, он начал свой рассказ:
— Это было уже изрядное время назад. Когда мне однажды пришлось поехать на склад корпуса, вторым водителем со мной оказался сержант, который, скажу я вам, был хитрым старым дьяволом. Всю дорогу он трепался только о сексе и о еде. Он беспрестанно хвастался тем, что ему довелось щупать и куда засовывать. А когда мы подъехали к складу, он, конечно, знал, где это все можно получить. Что я могу сказать? Он потащил меня в бордель, который находился неподалеку. Я старался не показать охватившего меня испуга. Мы выпили сначала, а потом вошли в бордель. Он находился в бывшем здании школы. Едва мы успели открыть дверь, как сержант медслужбы ухва-fил нас за шиворот. Говорю вам, этот сержант был огромной грубой скотиной. Тут же он заорал на нас: "Где ваши презервативы?" Я удивленно посмотрел на него. Зло оскалившись, он полез к себе в карман: "Вот презервативы, домохозяечки! Здесь никто не сражается с голым оружием", — добавил он. А я ведь даже не подумал об этом. Но за незначительную сумму, тридцать пфеннигов, я мог получить презерватив Вермахта. Сержант медслужбы ухмыльнулся: "Кроме резинок, вам больше ничего не потребуется. Гоните по "хейерману"* и можете выбирать себе девочек". Уловив мой недоуменный взгляд, он добавил: "Это пять рейхсмарок, идиоты!" Я пробыл там всего минуту, но уже потерял свои иллюзии. Но настоящий горный стрелок не отступает перед лицом трудностей. Поэтому я заплатил медику, и получил от него презерватив в коричневой бумажной упаковке.
Затем он сказал: "Курочки там, в классе", — с этими словами он втолкнул нас в следующую комнату. Перед нами оказалось пять легко одетых румынок, сидевших развалясь на изношенном диване. Мой товарищ быстро схватил одну из женщин и исчез с нею за занавеской. Вероятно, он уже занимался своим
*Хейерман (Heiermann) — обозначение монеты достоинством в пять марок, появившееся в северогерманской речи в начале XX века. Иногда, но крайне редко, может употребляться в немецкой речи и сегодня для обозначения монеты достоинством в пять евро. Среди ученых существуют различные версии происхождения данного слова. Но наиболее вероятным представляется его образование традиционным для немецкого языка сложением слов — от измененного написания слова "Неиег" и слова "Мапп". "Заработная плата судовой команды" — одно из значений первого слова, а "Мапп" может переводиться с немецкого не только как "человек, мужчина", но и как "матрос". Заработная плата матроса в Германии в начале XX столетия составляла как раз пять марок. — Прим. пер.