Немой крик
Шрифт:
Я ведь пропаду, там, в большом и холодном мире.
И почему небеса решили оставить мне жизнь?
В той жуткой аварии погибли все, кого я любила.
Лучше бы и я с ними тоже.
Задумавшись, во время рисования, случайно обронила стакан с красной краской на мамин портрет. Алая жидкость уродливыми кляксами растеклась по её красивому лицу. И меня затошнило.
Кисточка выпала из рук, тело сковала нервная дрожь, во рту мгновенно пересохло, а сердце забилось где-то в ушах.
Нет! Нет!
Я не должна думать про аварию!
Не должна!
Иначе… будет только хуже.
Считанные секунды оставались до начала припадка, как вдруг, я почувствовала осторожное прикосновение в области плеча.
В ноздри ударил привычный, приторный запах бульварных духов.
Это была наша заведующая – Жанна Михайловна.
Она настолько любила свои духи, что была чертовски эгоистична к мнению окружающих! Меня её запах всегда отрезвлял. Точнее, отрезвлял
от дурных мыслей. Как аммиак, например.
– Милая, а у меня для тебя чудесная новость!
Я на секунду отвлеклась от горестных мыслей и даже от того, что новый рисунок был испорчен.
– Очень красивая работа! – она, видимо, ляпнула это из вежливости. А сама втихаря настрочит рапорт психологам, что якобы у меня произошла вспышка скрытой агрессии-депрессии. Потому что на моём рисунке словно только что расчленили человека. – Но красного кажется много! Это что, кровь??
Что и требовалось доказать!
Огромные тёмно-карие глазища директрисы осуждающе прищурились, а хватка на предплечье, наоборот, усилилась.
Ненавижу, когда ко мне прикасаются!
– Нет. Я случайно опрокинула краску. – Жестом объяснила «Бурёнке». «Бурёнка» – так, кстати, её втихаря называли детдомовские. Потому что тётя Жанна постоянно жевала жвачку, курила, любила носить в ушах огромные золотые кольца и весила ровно столько, сколько весит годовалый телёнок.
– Ладно, не расстраивайся! Так вот… – продолжила разговор, – Представляешь, милая, тебя удочерили! Какое счастье! – когда она это озвучила, я снова принялась рисовать мамин портрет, ощущая затылком, как губы заведующей растянулись в змеиной улыбке.
Вот и настал тот самый день!
День, который я ждала восемь лет. День, который я представляла себе каждую свободную минуту! О котором я грезила каждый праздник!
Загадывала желания, мечтала, молилась…
У меня, наконец, появится дом. И семья.
Интересно, какими они будут?
Сначала, обрадовалась, но затем радость сменилась грустью.
Внутренне я задумалась: действительно мне нужна новая семья?
А если они мне не понравятся? Если я им не понравлюсь?
И смогу ли я принять новых родителей, также как своих?
Погибших…
Думаю, вряд ли.
– Ну, дорогая, ты рада? – Жанна тряхнула меня сильней.
В ответ лишь пожала плечами, продолжая
Нежно, заботливо… Как старательно заплетает волосы в косы.
– Это наверно для тебя безумно неожиданная новость? Но не переживай! Твои будущие родители очень хорошие люди! И очень обеспеченные. Ты должна быть послушной девочкой, чтобы тебя не вернули обратно. Договорились? Это твой единственный шанс. Шанс начать жизнь с чистого листа, а не отправиться на консервный завод и до самой старости жить на подачки социальных служб.
Нехотя кивнула.
Интересно, почему я не чувствую радости?? Как и не чувствую доверия. Наверно, просто потому, что не верю.
Но почему тогда в груди жжёт и распирает странное напряжение?
– Вот и отлично! А сейчас я провожу тебя в твою комнату. Нужно собрать вещи. Твой новый папа уже ждёт тебя в машине.
Неужели?
Так быстро?
***
Жаль, что у меня не хватило ума задуматься над тем, почему какие-то там неизвестные люди решили удочерить совершеннолетнюю??
А зря…
Наверно, просто очень обрадовалась! Наверно, просто в этот момент меня накрыли сильные эмоции. Я ведь об этом так долго мечтала! О родителях, о любящей семье, о новом доме!
Думаю, я смогу справиться со своими чувствами и смогу впустить в свою унылую жизнь новых людей. Хотя бы попробую.
Бог дал мне шанс. Шанс начать всё заново, а не гнить медленно, закрываясь ото всех, отсиживаюсь в холодной, покрытой плесенью кладовке.
Мои новые опекуны будут очень добрыми, щедрыми, заботливыми!
Они позволят мне поступить в университет и больше никто не будет надо мной издеваться! Ни мальчишки из соседней группы, которые вечно дёргали меня за косы, обзывали, поколачивали и ржали над тем, что я не могу ответить.
Ни словом, ни делом.
Ни воспитатели… Которые любили избивать меня грязной шваброй и закрывать в холодной кладовке с крысами на целую ночь.
Просто потому, что им мало платили. Просто потому, что таким образом они избавлялись от собственных личных проблем! Или же собственной несостоятельности.
Как, например, наша уборщица.
Я ведь не могла ничего рассказать заведующей. Как и не могла закричать, когда она лупила меня шваброй, за то, что Ларису Викторовну не устраивала её унизительна работа с копеечной зарплатой.
Никто не слышал моего плача.
Никто не слышал моих криков.
Всем было плевать!
Уборщица, после жестокой расправы, угрожала мне, что, если проболтаюсь, утопит в ведре с помоями, а начальству скажет, что я сама решила утопиться. Якобы потому, что устала от такой жизни. Потому что после аварии превратилась в невменяемую истеричку.