Немые чувства
Шрифт:
Усадив Дымову напротив побледневшего Александра, глава устроился во главе стола.
– Всем доброе утро и приятного аппетита, - улыбнулся Андрей, оглядев своего внука, взялся за вилку и нож, с удовольствием отметив смущение Анны, - ах, да, чуть не забыл, - устроив запястья на краю стола, он внимательно посмотрел Саше в глаза, - Александр, разлюби Анну.
На мгновение в глазах младшего из присутствующих здесь Панковых мелькнул ужас вперемешку с паникой, но секунду спустя это выражение исчезло, сменившись спокойствием. Коротко улыбнувшись ошарашенной девушке, студент принялся за омлет.
Глава был доволен. Мучить внука неразделенной любовью, пока
Ночью измученная сомнениями и сожалениями девушка, наконец, забылась чутким тревожным сном. Она свернулась калачиком, прижимая кулачки к груди и хмурясь, что вызвало легкую улыбку у Андрея. Сейчас он испытывал к ней нечто вроде дружеской влюбленности. Она ему нравилась. Он давно понял - если не хочется приказывать, значит, определенно есть симпатия. Милая, как подобранный на улице котенок. Царапается, фырчит, но, стоит только приласкать, послушно мурлычет. Правда, его жестокость будет ей не по нраву. Но и это легко решается.
– Полюби меня, - прошептал ей в ухо брюнет, а после, удовлетворенно улыбаясь, отправился спать.
Комментарий к
Оказывается, “глава Панков” может стать довольно занимательным словосочетанием, если поэкспериментировать с ударением;)
========== Часть 10 ==========
Утром Анну ждал завтрак в обществе Андрея и его сына Артема, выглядящего даже несколько старше главы. Он заехал буквально на полчаса - с глазу на глаз обсудить какой-то вопрос, касающийся финансов клана. Смущенная девушка изо всех сил старалась не вслушиваться из приличия, но Панковых, видимо, ее присутствие совершенно не тяготило.
– Ты уже лет сто пятьдесят никого не обращал, я удивлен, - усмехнулся более широкоплечий и массивный Артем, аккуратно вкладывая бумаги в папку и застегивая молнии.
– Обстоятельства, - пожал плечами вполне довольный финансовым положением семьи и овсянкой с фруктами глава, помешивая кашу десертной ложкой.
Ни с того, ни с сего ему вспомнилось первые годы его собственной жизни, вполне человеческой. Это была пора насильного крещения прямо в реках, пора резни за найденный в доме чур. И слезы матери, с проклятиями на головы христиан заменяющей одал на его груди на деревянный крест, наказывающей забыть имя Свентовит, отзываться на Андрея. И изрубленный труп отца, не отрекшегося от веры предков. Лентой пролетели перед внутренним взором годы, когда и ели-то через день, а мясо было только в дни, когда чтили Рода. Какой тогда был вкусный хлеб - собственными руками выращенный и помолотый. Похороны матери. Он хоронил ее сам, в лесу, по старым обрядам. Как умирал у него на руках доверивший ему свой клан, как он работал, сколько сделал, чтобы его дети бывали в поле только на прогулке, чтобы со скотом соприкасались, только объезжая породистого скакуна. Чтобы сейчас они ни в чем не нуждались. Лгал, предавал, убивал. Сотни жизней во имя жизней его детей.
– Опять ты уплыл, - укоризненно качнул головой Артем, глядя на судорожно сжимающего вырезанный из дерева тысячу лет назад одал на груди отца.
– Уплыл, - хрипловато согласился Андрей, медленно открывая затуманенные воспоминаниями глаза, - а ты поживи с мое, еще не так уплывать будешь.
– Поживу с твое - придумаю несколько вариантов ответа, а
– Все будет хорошо, - твердо заверил уже оправившийся глава, - завтра курс укрепится.
– Ну-ну… - хмыкнул Артем почти от дверей.
– Как спалось?
– Анна вздрогнула, осознав, что вопрос предназначался ей, и неопределенно пожала плечами.
Спалось-то вполне хорошо, да вот только утром она поймала себя на мысли, что Андрей все-таки чертовски привлекателен как мужчина. Да, наглый и излишне самоуверенный, но красив, стервец, этого не отнять.
И вдруг она вспомнила, что на вопросы надо отвечать вслух, иначе…
– Не бледней, ты же все-таки ответила, - добродушно рассмеялся брюнет, которого повеселила гамма эмоций на лице девушки, - послушай, я ведь не Волан-де-Морт тебе, чтобы наказывать за все и вся. Я уже говорил, что не люблю так делать. Есть конкретные пожелания к обеду?
– Дымова коротко качнула головой, все еще смущенная резкими перепадами в поведении вампира и самим его присутствием.
– Отлично, тогда будет рыба. Как доешь, одевайся потеплее и поедем.
– Куда?
– робко уточнила Аня.
– На рыбалку, - усмехнулся Панков, поднося ко рту кружку с кофе, - пробовала когда-нибудь собственноручно пойманную рыбу? Нет? Поверь, это будет вкуснейшая рыба в твоей жизни.
Андрей ни на секунду не пожалел, что взял обращенную с собой. Он уже неделю выкраивал денек, чтобы отключить к чертям телефон и спокойно порыбачить в удаленном от столицы домике. Этот небольшой двухэтажный коттедж входил в число того немногого, что принадлежало лично главе, а не клану. Тихая, молчаливая девушка идеально вписывалась и в атмосферу окруженного рощей домика, и в мягкую идиллию неглубокой широкой речушки, потемневшего от времени помоста и тихо поскрипывающей уже почти безлистной старой березы у самой кромки воды. Он любил это место. До того любил, что никогда никого сюда не привозил. Даже Марину. Ему была дорога тишина этого места, а смешливая и оттого шумная девушка помешала бы ему отдохнуть от постоянных мыслей о клане, мучающих периодически кошмаров-воспоминаний.
И сейчас, небрежно придерживая одной рукой удочку, а другой подпирая голову, Панков думал не о курсе рубля и предстоящей свадьбе одного из внуков. Он слушал тихий плеск мелких волн, щурился на блестящую в лучах осеннего солнца водную гладь, в его мозгу, расслабленном и полусонном, плавали неясные теплые образы. И размеренное дыхание так же сидящей на низком складном стульчике Анны, как и редкий шелест переворачиваемой страницы, асоциирующийся у него с читальным залом библиотеки, нисколько не портили его маленький уютный мирок.
– Жалко, - шепнула Дымова, отворачиваясь от чистящего пойманных окуньков парня.
– Ну, что поделать, - усмехнулся Андрей, выбрасывая газету с чешуей и требухой в мусорное ведро, ополоснул небольших рыбок под холодной водой и хорошенько помыл руки, - всегда жалко, особенно, поначалу.
Сейчас он солгал. Жалость была ему неведома. Либо скорбь, либо полное безразличие, полумер он в этом деле не признавал. Были времена, когда он летом только и питался пойманной рыбой, ягодами да орехами. Иногда, глядя на современное поколение, Панков думал, что, будучи таким же пацифистом, он никогда не смог бы основать такой мощный и богатый клан. Власть и деньги всегда по одну сторону баррикад. По другую - жалость и человеколюбие.