Шрифт:
НЕНАГЛЯДНЫЙ АНГЕЛ
Бледно-лимонная стена ванной. Моя изжелта-серая тень на стене. Я поворачиваюсь боком. Если бы я был красивой девушкой, стена отразила бы точеный силуэт, изящный изгиб шеи, округлую грудь. Но я обычный мужик средних лет, из округлого у меня только живот.
За стеной, по которой расползается моя уродливая тень, находится кладовка.
Забавно. Я всю жизнь ловил и наказывал преступников. А вот покарать тех, кто виновен в смерти моей девочки, не могу. Потому что их нет.
Все было просто и до безумия глупо. Лес, сильный порыв ветра, упавшее дерево. Она была одна. Хотела единения с природой. Мечтательница. Ее нашли только полторы недели спустя.
Я проверил все. Каждую деталь, каждую мелочь. И в конце что мне оставалось делать? Взять топор и крушить лес, дерево за деревом? Бред собачий...
Но именно этого мне хотелось. Гнев. Меня поглотил гнев. Я всегда был несдержан. Мог разораться, а то и наподдать. Не ей, нет. Ее я ни разу в жизни пальцем не тронул. Она была моим ангелом. Смотрела укоризненно и говорила: "Папа, ты должен научиться контролировать свой гнев". Она даже нашла для меня какой-то тренинг. Знаете, из серии "Двадцать пять шагов к спокойствию". Двадцать пять шагов! С моим характером мне не хватило бы и двух с половиной тысяч.
И все-таки я пообещал туда пойти. В тот день, когда она собралась "единяться с природой", я сказал, что поеду на этот чертов тренинг. И не поехал. Отправился в одно веселое заведение. Проторчал там все выходные. А в понедельник не позвонил ей. Почему? Не хотел врать. Мне пришлось бы выворачиваться, объяснять, почему меня не было на тренинге. Все это было бы жалко и унизительно. Она бы, конечно, сразу меня раскусила. Мы бы поссорились... Одним словом, я струсил. Решил дождаться, пока она позвонит сама, чтобы... Не знаю, что... Чтобы все как-нибудь устаканилось само собой.
Потом были похороны. Ее похороны. Венки, могила, обивка гроба, поминальный обед. Суета, куча вопросов. Цветы для венка белые или фиолетовые? Гроб из сосны или дуба? Куча малознакомых людей, выражающих соболезнования. А потом их же пьяные рожи, ржущие над очередным анекдотом. И перевязанная черной ленточкой фотография моей малышки, летящая на пол.
Я почти сломал ему руку. Пьяному уроду, который сшиб фото моей дочери. Чувствовал, как поддавалась кость, готовая переломиться, будто сухое бревно из того проклятого леса. Но ее глаза... Она смотрела на меня с той фотографии, так смотрела!
Двадцать пять шагов к спокойствию. В тот день я сделал первый шаг.
Соболезнующие разошлись, и я остался один. Не помню, зачем меня понесло в кладовку. Кажется, понадобились плоскогубцы.
Она была там. Моя доченька, моя славная девочка, мой ангел. В парке аттракционов, где я выиграл для нее огромного плюшевого кролика, сбив все мишени в тире. На ней был красный вязаный беретик с такой смешной пимпочкой на макушке. Я смотрел на мою девочку долго-долго. Она что-то мне говорила, обнимала игрушку, смеялась...
Я мог бы простоять там целую вечность, но моей малышке пора было ложиться спать, и я закрыл кладовку.
Два дня спустя я поехал в супермаркет. На входе какой-то урод оттолкнул меня и схватил последнюю свободную тележку. Я хотел набить ему рожу, но сдержался. Потом я увидел этого выродка у кассы. Он пролез без очереди да еще и выкобенивался, ругался на девушку-кассира, орал, что у него повсюду связи.
Как же мне хотелось свернуть ублюдку шею! Кровь кипела, мышцы наливались свинцом, и этот свинец готов был обрушиться на голову сукина сына.
Я сдержался. Он был просто животным, мелкой тварью, способной только жрать, срать и размножаться. Глупо злиться на собаку за то, что она лает и вылизывает задницу.
Я вернулся домой и открыл кладовку. Просто так, ни на что не надеясь. Она была там, загоревшая, с облупленным носом, густо намазанным каким-то чудо-кремом. В кладовке шумело море. Вдалеке стоял пляжный домик. На шезлонге лежало мокрое полотенце.
Помню, в то лето она плавала, как русалка. А я сидел на берегу. Говорил, что принимаю солнечные ванны, хотя на самом деле просто боялся войти в воду, боялся, что не справлюсь с течением, и меня унесет в океан. Она обо всем догадывалась, но подыгрывала мне.
Я бы еще посмотрел на нее немного, но было пора спать, и я закрыл кладовку.
Утром по дороге на работу меня подрезала жирная баба на внедорожнике. Как же дико мне хотелось размазать эту тварь по отбойнику! Пришлось свернуть и добираться кружным путем. Бурлящий адреналин выворачивал мне вены. Я ничего не видел и не слышал вокруг себя. Только одна мысль билась в моем мозгу: сдержаться, сдержаться, сдержаться.
Мучительные минуты тянулись одна за одной, липкие, неторопливые. Минуты до того момента, когда я смогу вернуться домой и увидеть свою дочь.
И вот наконец я вновь стоял перед дверью кладовки, и чувствовал, как сердце колотится в кончиках пальцев.
Я открыл кладовку. Она была там. В зимней спортивной куртке, в лыжной шапочке с оленями. В руках она держала нелепую золоченую статуэтку - первый приз на городских соревнованиях по лыжам.
Я помахал дочери, и она помахала мне в ответ. И засмеялась. Потому что я наконец справился. Я научился смирять свой гнев.
Закрыв кладовку, я пошел спать.
Следующий день пролетел легко и беззаботно. Мне больше не нужно было сдерживаться. Гнева не существовало. Только любовь и великодушие. Отныне и впредь ничто в этом мире не могло меня разозлить, я запросто прощал любую обиду, ведь я знал, что там, в кладовке, меня ждет мой ненаглядный ангел.
Вернувшись домой, я открыл кладовку и не увидел там ничего, кроме старого хлама. Целый час я простоял, пялясь на груды никчемных вещей. Потом закрыл кладовку и пошел спать.
Утром, перед уходом, я на всякий случай заглянул в кладовку и, окинув взглядом пыльный хлам, уехал на службу.
Вечером все повторилось. Волшебство исчезло. Перестало работать. Наверное, я должен был ощутить отчаяние, но я не чувствовал даже его.
Я вышел в ночь и долго бродил по улицам. Без цели, без мыслей, без чувств.