Ненаследный князь
Шрифт:
— Пропускаем «Королевскую стрелу». Я присяду?
— Да, пожалуйста. — Евдокия даже подвинулась, но Лихослав предпочел устроиться напротив. Сел прямо, руки скрестил.
Смотрит.
На сытый, ладно, почти сытый желудок новый знакомый былого отторжения не вызывал, напротив, он казался вполне симпатичным. Не юн, но и не стар, в том приятном возрасте расцвета мужской силы, когда фигура теряет юношескую несуразность, но еще не оплывает, не зарастает жирком.
Статный.
И плечи
Черты лица приятные, но без слащавости… особенно подбородок хорош — уверенный. Упрямый такой подбородок. И уши… как-то Евдокии попался труд некоего докторуса, утверждавшего, будто бы по форме ушей о человеческом характере много интересного узнать можно.
Ее собственные, аккуратные, прижатые к голове, говорили о врожденном упрямстве, недоверчивости и склонности к глубоким самокопаниям… у Лихослава уши были крупные, слегка оттопыренные, со светлым пушком по краю. Переносица широкая. Скулы острые, а глаза слегка раскосые, к вискам приподнятые. Волосы светлые, длинные и с виду жесткие, что проволока.
— Нравлюсь? — Естественно, Лихослав истолковал ее интерес по-своему.
— Нет, — искренне ответила Евдокия.
Мужчинам она не доверяла. А уж таким… располагающей внешности… да еще и в мундире если, не доверяла вдвойне.
Врут.
И этот не исключение.
— Надо же, а мне казалось, я подобрал ключ к вашему сердцу.
— Не вы, а крендель. И пять сребней, — не удержалась она от напоминания.
— Конечно, как я мог забыть!
Пять монет свежей чеканки, блестящих, с незатертым еще профилем Витольда Лукавого, легли на столик.
— Ваша… подопечная вас совсем не кормит?
Странный вопрос.
И взгляд этот… сочувствующий?
— Почему? Кормит, просто работы много, вот и не успела позавтракать.
— И часто у вас… много работы?
— Постоянно.
Лихослав скосил взгляд на руки. И Евдокия тоже посмотрела… нет, хорошие руки, с сильными, квадратных очертаний, ладонями, с пальцами тонкими, изящными даже, но не следовало этой изящностью обманываться. На левом мизинце блестит, переливается всеми оттенками зеленого камешек.
Интересный.
И камешек и перстенек. Оправа простая, грубоватая даже, словно лил ее вовсе не ювелир… а камень? Что за он? Не изумруд явно. Нет, Евдокия не специалистка, однако же не похож на изумруд. И на хризолит… ведьмовской хрусталь?
Вероятнее всего.
И на что заговорен?
Впрочем, вариантов не так уж много. И Евдокия, подавшись вперед, почти опираясь на столик грудью, томно взмахнула ресницами:
— Знаете, мне кажется, что я начинаю вам симпатизировать…
Камешек с готовностью покраснел.
Стало быть, ложь распознает,
— Устаревшая модель. — Евдокия сцепила руки.
Ее собственный амулет, сделанный в виде сапфировой капельки-подвески, прилип к коже и пока вел себя смирно.
— Вы закажите с привязкой на нагрев…
— Всенепременно, — пробурчал Лихослав, окидывая Евдокию новым цепким взглядом. — Только откуда у бедного улана деньги на новый амулет?
— Оттуда, откуда и на старый.
— В карты выиграл.
…не врет. Во всяком случае, не напрямую. Евдокии ли не знать, сколь разнообразна может быть ложь… впрочем, так даже интересней.
— Много играете? — поинтересовалась она.
— Не больше, чем другие…
— И часто вам везет?
— Случается. Кстати, мне казалось, что это я платил вам за ответы…
— Но вы же вопросов не задаете, так к чему время зря тратить? — Евдокия поставила монетку на ребро. — И все-таки что вы хотели узнать?
— Вы и ваша подопечная… родственницы?
— Да.
— А мужчина, который… с вами…
— Ее отец. Да смотрите вы на свое колечко, не стесняйтесь.
…все равно, если Евдокия не захочет сказать правду, то найдет способ обойти. Маменькины партнеры небось все приходят, амулетами обвешавшись, и даже разлюбезный пан Острожский, мысли о котором не давали Евдокии покоя, не был исключением. Но ведьмовской хрусталь — игре не помеха.
— Отец? — Лихослав руку с руки убрал. — Он же эльф!
— И что? Считаете, что эльфы не способны иметь детей?
Смутился.
— Нет, но… она не похожа… нет, похожа, но… значит, отец? И сколько ей лет?
— Семнадцать. Скоро исполнится.
— Семнадцать… — задумчиво повторил Лихослав. — И в Познаньск вы отправляетесь…
— На конкурс красоты.
— Конкурс… красоты… и поиски подходящего супруга?
Евдокия лишь плечами пожала. Если ему нравится так думать — пускай себе.
— Полагаю, помимо красоты, у вашей подопечной имеется неплохое… приданое?
Ну да, не душевными же качествами ему интересоваться.
— Имеется. — Евдокия погладила подвеску, которая оставалась холодна. — А вы, стало быть, приглядываете себе супругу?
— Приходится.
Очаровательная у него улыбка.
— Жизнь простого улана тяжела и затратна… сами знаете.
Не лжет.
Но и правды не говорит, соблюдая неписаные правила игры. А про простого улана — лукавит. Фляга-то, которую Евдокии давал, недешевая, заговоренная, но старого, если не старинного образца. Она из тех вещей, что хранят верность определенной крови, переходя из рук в руки.