Ненаследный князь
Шрифт:
— Сам виноват. — Трость, которую Аврелий Яковлевич прикупил не иначе, как лично для Себастьяна, ткнулась в живот. — Нечего по бабам шастать.
— Так она сама…
Но ведьмак вновь обратил недобрый свой взор на управляющего, с которым произошла разительная перемена. Услышав о восемнадцатой квартире, он побледнел, потом покраснел, но как-то неравномерно, пятнами. Острый подбородок его, украшенный куцею пегою бороденкой, мелко затрясся, а из левого глаза выкатилась слеза.
— П-помилуйте! — воскликнул управляющий, сделав попытку упасть на колени. Однако в последний миг передумал,
— Воруешь? — Себастьян, подавив желание прислониться к стене и почесаться вволю, схватил управляющего за шкирку. И, заглянув в суетливые глазенки, ответил сам себе и с полной уверенностью: — Воруешь, гад ты этакий.
— Помилуйте, господин полицейский. — Пан Суржик не делал попыток вывернуться, но повис безвольно. — Не сиротите деток…
…младшему сыну пана Суржика, значившемуся при доме ни много ни мало — помощником управляющего, еще той весной минуло двадцать пять годочков. Был он велик, медлителен, что телом, что разумом, но в целом безобиден.
— Рассказывай, — велел Себастьян, тряхнув управляющего легонько, для стимуляции рассказу.
И тот, слезливо морщась, залопотал.
По всему выходило, что он, пан Суржик, живет при доме неотлучно, денно и нощно радея за чужое имущество, однако же неблагодарные хозяева стараний верного управляющего не ценят, так и норовят меднем обидеть…
Он жаловался, поглядывая хитро то на Аврелия Яковлевича, с немалым увлечением разглядывавшего позеленевшую бронзовую деву, державшую на плече массивного вида чашу. Сей фонтан, поставленный в холле, вероятно, для услаждения взора и придания дому видимости богатства, давно уже не работал. А красный ковер протерся до дыр… и лепнина, прежде весьма богатого вида, потрескалась. Трещины наскоро замазывали краской, но цвет подбирали дурно, оттого и смотрелись что потолки, что стены грязными.
В доме пахло кошками и сдобой.
— По делу говори, — уточнил Себастьян, вновь тряхнув потенциального подследственного…
…по делу вышло коротко.
Восемнадцатая квартира уже с полгода как пустовала, прежние жильцы, получив внезапное известие о болезни дальней, но весьма состоятельной родственницы, поспешили оной родственнице засвидетельствовать свое почтение. Однако же, рассудив, что в жизни по-всякому повернуться может, за квартиру заплатили загодя.
А и то, отыскать в Познаньске относительно приличное жилье сложно. В доходном же доме квартиры сдавали еще по божеским ценам, хотя, как признался пан Суржик, вновь забиваясь краской, ему случалось брать на неотложные нужды дома.
Уточнять, куда уходили деньги, Себастьян не стал: без него разберутся.
Как бы там ни было, но сам факт пустой, пусть и оплаченной, но неиспользующейся квартиры ввергал пана Суржика в глубокую печаль. Печаль росла, лишая сна и покоя, грозясь несварением, почечной коликой и обострением той болезни, о которой в приличном обществе упоминать не следует. И когда пан Суржик уже почти дошел до состояния депрессии, к нему обратилась некая дама с просьбой весьма интимного толка.
Этой даме требовалась квартира для свиданий…
…нет, не частых, два-три дня в неделю…
И
И при всем уважении к господам полицейским, боле ничем он помочь не способен.
— И когда она должна появиться? — поинтересовался Себастьян, уже понимая, что опоздал.
— Так… — пан Суржик от волнения взопрел, и запах пота смешался с касторовым ароматом мази для роста волос, которую управляющий втирал в намечающуюся лысину дважды в день, как писано было в инструкции, — так она все… на той неделе пришла и сказала, что в последний раз.
…дама поблагодарила за помощь и понимание двумя злотнями, которые пан Суржик весь день носил у сердца, думая единственно о том, как сберечь их от всеведущей своей супружницы.
На той неделе Себастьян получил приглашение и пространное письмецо от панночки Богуславы…
…а еще весточку от отца с настоятельной рекомендацией приглашение принять.
Интересно складывается.
— Убирался? — Отвлекшись от созерцания бронзовых прелестей статуи, Аврелий Яковлевич повернулся к управляющему. И сам себе ответил: — Нет.
Верно угадал.
— Занят был, — попытался оправдаться пан Суржик и был, наконец, отпущен с приказом немедля принести ключ от нехорошей квартиры.
…первым шел Аврелий Яковлевич, решительно отстранив Себастьяна. Он остановился перед дверью и, сняв перчатки из оленьей кожи, сунул в карман. Неторопливо расстегнул пальто, вовсе неуместное при нынешней жаркой погоде, и оправил полы сюртука. Шляпу снял и вручил младшему актору, который этакого высокого доверия не оценил, побледнел и в шляпу вцепился, боясь сразу и помять и измазать ненароком. Ведьмак же, растопырив руки, приник к беленой, самого невинного вида двери.
Управляющий икнул тоненько и был перепоручен тому же младшему актору с указанием глаз с пана Суржика не спускать.
— От же ж паскудина… — пророкотал Аврелий Яковлевич, перехватывая трость, и янтарные глаза совы нехорошо покраснели. — Себастьянушка, будь так добр, отойди шажочков этак на десять… а лучше на двадцать…
Спорить Себастьян не стал.
Он попятился, тесня и управляющего и младшего актора, который, наплевав на начальственное повеление, за паном Суржиком не смотрел вовсе, здраво рассудив, что деваться оному некуда, а вот ведьмачьи штуки — дело преинтересное.
Аврелий Яковлевич руки встряхнул, пошевелил пальцами, словно бы играя на невидимом инструменте, а после вытащил из нагрудного кармана позвонок на цепочке.
— Изыди, — сказал он и ткнул остистым отростком в личинку замка.
И дверь завыла.
Голос ее, скрипучий, продирающий до самых костей, набирал силу. И Себастьян, не способный управиться с иррациональным страхом, жался к стене…
Дверь голосила.
Дрожали стекла, а грязная дорожка попыталась подняться змеей, но оказалось, что еще в стародавние времена ее для надежности к полу гвоздиками приколотили. Она дергалась, ерзала, хрустела, раздираемая холодным железом.