Ненастье
Шрифт:
Серёга вывел Германа на балкон второго этажа. Здесь все компании уже слились в одну, и в толпе, кивая кудлатой головой, бил по струнам и рыдал гитарист, а ему подпевали грубые, хмельные, неумелые голоса:
— Помни, товарищ, ты Афганистан! Зарево пожарищ! Крики мусульман! Грохот автомата! Взрывы за рекой! И того солдата, что хотел домой!
Всю стену над кучей поющих «афганцев» занимала большая мозаика — крейсер «Аврора». А дальше, возле второй лестницы, располагался зимний сад Дворца культуры. Сквозь декоративные решётки ограды торчали острые листья
На третьем этаже Серёгу остановил высокий парень-калмык.
— Серый, сегодня же вторник, рабочий день! — с упрёком накинулся он на Серёгу. — Мне подпись твоя нужна под поручительством! Дела не ждут!
— Запомни эту суку, Немец, — сказал Серёга. — Это Каиржан Гайдаржи. Он, блядь, родину продаст и сам упакует. Между прочим, член Штаба. У него под «Коминтерном» своя контора, называется «Факел». Бизнес. Типа как всей фирмой по друзьям собирают гондоны на переплавку.
— Ты прикалываешься, а у нас всё буксует! — заулыбался Гайдаржи.
— Я тебе сказал, Каиржан, что «Коминтерн» в поручители я не запишу! Чего ты там мудишь со своим Бобоном? Чего вы там ещё скоммуниздили?
— Серый, всё чисто! — Каиржан убедительно вытаращил раскосые глаза.
— Нихера. Ищи других. «Коминтерн» вышел из ваших учредителей.
— А ещё, блядь, «афганское братство»! — вслед Серёге укорил Каиржан.
— Не гони, — надменно ответил Серёга. — У тебя подстава для «братства».
Серёга провёл Немца по коридору мимо кабинетов, где за обычными конторскими столами сидели совсем обычные женщины, и остановился возле двери с табличкой «Заубер Семён Исаевич. Директор Дворца культуры».
— Единственный, к кому я стучусь! — шёпотом сказал Серёга и культурно постучал в косяк костяшками пальцев. — Заубер — хозяин Дворца! Мозг!
Семён Исаевич оказался невысоким пожилым человечком с трагическим еврейским лицом: морщинистый и седой, но чернобровый и глазастый.
— Меня Сергей Васильевич гонит, а я всё цепляюсь, — сердечно сообщил он Герману, пожимая руку. — Видите, молодой человек, часы? — В шеренге полированных шкафов югославского гарнитура возвышалась дубовая башня с циферблатом и медным маятником величиной с тарелку. — Моё сокровище. Двойной бой!.. Куда мне его деть? Я в общежитии живу! Держу часы здесь, а сам караулю, как последняя собака. Да ещё вот монстера, — Заубер указал на огромное доисторическое растение в бочке. — Детей нет, и она мне как дочь.
— Детей нет, а внуков шестеро, — сказал Серёга. — Иди сюда, Немец.
Он подвёл Германа к окну и сдвинул штору. Внизу был внутренний двор «Юбиля», где стояли два старых автобуса с облезлыми крышами.
— «КАвЗик» — это «трахома». С первого дня у «Коминтерна». Водила — Андрюха Воронцов. А «Кубань» мы недавно купили. Знаешь, как прозвали? «Барбухайкой», — Серёга испытующе посмотрел на Германа. — Пойдёшь на «барбухайку» шоферить, Немец? Дам общагу и членство в «Коминтерне».
Герман молчал, размышляя.
— Или ты думал, что я тебя сразу в Штаб включу и квартиру выделю?
Конечно, Герман думал, что Серёга сделает предложение повыгоднее… Хотя, вообще-то, с чего? Они столько лет не виделись. Всё так изменилось…
— Серый, спасибо, — сказал Герман. — Я согласен.
Они спустились во двор и залезли в раздолбанную «Кубань». В Афгане «барбухайками» называли пассажирские грузовики с высокими кузовами. Эти чудища ездили без правил, а возили сразу и людей, и скот. Серёга сел в салоне на диванчик, достал плоскую фляжку коньяка и складные стопочки.
— Садись, — предложил он Немцу. — Дошлём патрон, мишени чешутся.
Серёга хотел, чтобы Немец понял: он получит не только работу и жильё, но и самое большое благо — возможность общения с ним, с Лихолетовым.
— Серёга, а насколько у тебя тут всё надёжно? — спросил Немец.
— В смысле?
— Ну… В Москве заваруха — и ты сразу же бойцов мобилизовал…
— А-а, это… Это херня. «Коминтерн» ведь вовсе не на бизнесе держится. Бизнес — просто потому, что при Горбачёве можно. А «Коминтерн» держится на «афганской идее». И она всегда будет работать, хоть при какой власти.
— Что за «афганская идея»? — недоверчиво спросил Герман.
— Идея, Немец, в том, что «афганец» всегда поможет «афганцу». Как там было, помнишь? Прижмут басмачи пехоту на седловине — к пацанам сразу помощь: с неба вертушки летят, по дороге бэтээры катят, из-за хребтов по бородатым «грады» работают. Все друг другу помогают, так положено.
— Ну, было, — неохотно согласился Герман. — А здесь это при чём?
В «барбухайке» пахло пылью. Серый снова разлил коньяк по стопочкам.
— «Афганская идея» — братство. В Афгане мы были братья по Союзу и на этом воевали. А в Союзе мы братья по Афгану и на этом делаем дела.
— Какие?
— Да какие обычно. Какие по закону разрешается. В основном разный бизнес: кооперативы, эспэшки, «челноки», кредиты, биржа. Ещё всякий собес и «гуманитарка». Да можно дохера всего, Немец. Тебя везде поддержат. Коммерс-«афганец» тебе всегда в долг даст, поверит, поручится. Мент-«афганец» твою жопу прикроет. Бандос-«афганец» на тебя не полезет. Любой начальник тебя выслушает, если его самого как-то Афганом задело, посоветует, познакомит с нужными людьми. Вот и работай. Зелёный свет!
— А я подумал, ты что-то вроде бригады сколотил, — признался Немец.
— Здесь, в Батуеве, многие так думают, — согласился Серёга. — Мы же не терпилы. Мы нагибаем, кого надо. Каких-то — крышуем. Ставим себя жёстко. Но не грабим и не отжимаем. Живём по закону — обычному, а не воровскому, и других тоже заставляем по закону жить. Пинком под срандель.
— Виннету — вождь апачей, — усмехнулся Герман.
— Ну, да, сын Инчу-Чуна, — Серёга весело оскалился, а потом посмотрел Немцу в глаза: — Короче, знаешь, что такое «Коминтерн»? Никому не говори, военная тайна. Это землячество по войне. Похеру, какая была война. Похеру, герой ты там был или чмордяй. Зато тебя здесь свои не кинут. Сведи в систему свои силы и «афганскую идею», и получится «Коминтерн».