Шрифт:
Давным-давно, сотни лет тому назад, отправился Тенгель Злой в пустынную землю, чтобы продать душу Сатане.
Именно от него и пошел род Людей Льда.
Все мыслимые земные блага были обещаны Тенгелю, но взамен по крайней мере один его потомок в каждом поколении должен был служить Дьяволу и исполнять его злую волю. Избранных отличали по-кошачьи желтые глаза, означавшие, что их обладатель наделен колдовской силой. И однажды, согласно преданию, на свет появится тот, кто будет обладать сверхъестественным могуществом, большим, чем мир когда-либо видел.
Проклятие
Так гласит легенда.
Но не все в ней было правдой.
На самом деле случилось так, что Тенгель Злой обнаружил Источник Жизни и выпил мертвой воды. Ему была обещана вечная жизнь и власть над человечеством, но взамен он должен был продать своих потомков злым силам. В те годы обстоятельства не благоприятствовали его восхождению на престол мирового господства, и тогда ему пришлось впасть в глубокий сон, ожидая, пока не наступят на земле лучшие времена. Кувшин с мертвой водой он повелел закопать.
И теперь Тенгель Злой нетерпеливо ждет сигнала, который должен разбудить его.
Но однажды в 16 веке был рожден необычный потомок Людей Льда. Он попытался обратить зло в добро и был за это прозван Тенгелем Добрым. Эта сага повествует о его семье, прежде всего о женщинах его рода.
Одна из них, Шира, в 1742 году вновь обрела Источник Жизни, из которого смогла набрать живой воды, прекращающей действие воды зла. Но никто так и не нашел погребенный кувшин. Все время существует опасность, что Тенгель Злой может проснуться.
Известно, что он скрывается где-то на юге Европы, и что заколдованная флейта может разбудить его. Поэтому-то Люди Льда так боятся любых флейт.
1
Те, кто эмигрировали в Америку в 1800-х годах, знали ли они, что поступают дурно по отношению к своим близким? Догадывались ли они о тех бедах, которые могли произойти с оставшимися дома?
Многих гнала с места нужда. Семьи были многодетными, и только один мог наследовать скудную фермерскую землю. Остальным же приходилось определяться куда-то на службу. Только единицы могли обзавестись собственным домом.
В подобных случаях эмиграция была единственным выходом.
Другие покидали страну в поисках приключений. Их манила возможность добиться успеха, стать богатыми, о чем фермерские сыновья могли разве только мечтать. И никто не осуждал их за то, что они уезжали. Но они подчас не знали, какие раны наносили своим близким.
Марит из Свельтена была одной из тех, кто страдал из-за недомыслия эмигрантов.
Она была самой младшей в многодетной семье. Двое ее братьев уехали. В своих письмах домой они с восторгом отзывались о стране на западе. И остальные братья тоже последовали за ними. Все вместе, включая и наследника. Разве могли крутые, каменистые холмы в такой глухомани, как Свельтен, сравниться со всем тем золотом, которое манило их на чужбине?
Мать умерла, отец был уже старым и дряхлым. Он протестовал, угрожал покончить с собой, но сын-наследник стоял на своем. У сына была большая семья, теснившаяся в готовом вот-вот развалиться домишке, и трудно было прокормиться на истощенной земле.
— У тебя ведь есть Марит, отец, — сказал сын-наследник. — Она позаботится о тебе. И к тому же ты сможешь занять весь дом.
В то время Марит было десять лет. Она была худенькой, застенчивой, молчаливой девочкой. Она смертельно боялась своего отца, и не без причин. «Не уезжай, не уезжай, — молилась она про себя, — не оставляй меня с ним одну!» Но ни у кого не было времени заглянуть в ее растерянные глаза. Они уезжали с чистой совестью, поскольку их престарелый отец не был брошен на произвол судьбы. С ним оставалась Марит.
Может быть, ей тоже хотелось отправиться в великую, неведомую страну? Но никто не спрашивал ее об этом.
Одна с отцом? И это она, ненавидящая каждое мгновенье своего пребывания в его комнате? Она, конечно, не знала слова «психопат», и о том, что многие люди реагируют, сами не зная, почему, точно так же, как и она, находясь рядом с психопатом. Отец был законченным эгоистом, портил окружающим жизнь, брюзжал, хныкал, очернял всех, когда что-то ему не нравилось, и был невыносимо хвастлив, высокомерен и самонадеян, когда оказывался прав. Отличаясь лицемерием и коварством, он ползал на брюхе перед власть имущими и даже не смотрел в сторону бедняков.
Маленькой Марит становилось почти дурно в его присутствии. И вот теперь они решили оставить ее одну с этим престарелым деспотом.
Глазами, полными слез, она смотрела, как ее старший брат со своим многочисленным семейством спустился в долину.
Так Марит стала одной из жертв эмиграции. К тому же она стала одной из многих, кого общество толкает пожертвовать своей жизнью ради престарелых родителей. Разве кто-то думает о том, что эти «домашние сиделки» тоже живые люди? Что они, возможно, хотели бы со временем обзавестись собственным домом, но вынуждены похоронить свои планы во имя «достойного похвалы поступка», как это называли люди несведущие? Что в них была своя индивидуальность, что нельзя смотреть на них только с той точки зрения, что есть на кого при случае свалить заботу о стариках?
В светлые весенние вечера Марит любила стоять за хлевом и прислушиваться к отзвуку детских голосов. Во дворе и в лесу играли дети ее братьев.
Теперь их не было. Они находились в немыслимо далекой стране. Двор, тропинка, постройки — все стояло в затишье. Лишь в памяти ее возникало эхо отзвучавших голосов.
Ощущая в себе боль утраты, она смотрела на тянущиеся до самого горизонта леса Свельтена. Видела четыре горных ручья. Других домов в окрестностях не было. Из Свельтена вела в долину тропинка, скрытая ветвями деревьев. Там, внизу, находилась деревня. Далеко, далеко внизу. Там находилась усадьба помещика, которому принадлежал Свельтен. Туда вынуждены были ходить на заработки ее братья, и условия работы были каторжными, зато семья получала право проживания в Свельтене. Значительная часть урожая с их скудной земли шла в уплату за аренду.
Куда бы она ни бросила взгляд, повсюду были леса, безлюдное пространство. Но она знала, что в глубине этих лесов, на скрытых от людских взоров полянах, живут соседи, такие же мелкие хуторяне.
Шли годы, и воспоминания ее тускнели, отзвуки детских голосов становились все слабее и слабее. В конце концов она перестала их слышать.
В самом начале братья с воодушевлением писали ей о том, что их окружало. «Если бы ты побывала здесь, Марит, ты бы не поверила собственным глазам!» Но со временем письма стали приходить все реже и реже. А Марит продолжала посылать им свои неуклюже написанные письма, на которые не получала ответа и в которых было всего несколько строк, потому что рассказывать ей было особенно не о чем. В Свельтене редко что-нибудь случалось. Один день был в точности похож на другой.