Ненависть и месть
Шрифт:
– Удачи тебе, Жиган!
– Благодарю.
Глава 32
Выйдя к стоянке такси возле нью-йоркского аэропорта имени Кеннеди, Жиган снова испытал это странное мистическое чувство перемены хода времени. Как будто он снова вернулся в лето…
Люди рядом с ним были одеты в шорты и легкие майки, на лицах красовались солнцезащитные очки, головы были прикрыты кепками, шляпами, шапочками, просто козырьками на резинках.
Солнце висело где-то за небоскребами, но источаемый им жар заставил Константина вспомнить о другом зное – афганском. Такая же давящая духота, то же самое желание окунуться в речку, плыть крупными саженками, нырять, по-детски плескаться…
Константин немедленно снял пиджак, перекинув его через руку, ослабил галстук, душивший горло. Возле стоянки такси ему пришлось отстоять около четверти часа в очереди. «Совсем по-нашенски», – без энтузиазма подумал Константин.
Несмотря на то что в длинном желтом «Олдсмобиле» с черными шашечками на боку, куда ему наконец удалось сесть, были открыты все окна, спастись от всепроникающей духоты оказалось невозможным.
Водитель, крутанув счетчик, вопросительно посмотрел на пассажира через зеркало заднего вида.
– Брайтон-Бич, – сказал Панфилов.
– Брайтон-Бич? – переспросил таксист. – Вы не из Союза?
Панфилов, конечно, знал, что в Нью-Йорке живет много наших бывших соотечественников, но чтобы вот так сразу в первом попавшемся такси услышать родную речь…
– Из России.
– Я тоже оттуда, – заулыбался таксист, который по годам был ровесником Константина. – Из Питера два года назад уехал. Все по привычке говорю «Союз». Ну как там на родине?
– Нормально, живем потихоньку. У вас тут всегда такая жара?
– До конца сентября продержится. Я пока в Нью-Йорк не приехал, не знал, что он на широте нашего Крыма располагается. Вообще-то у меня в машине кондиционер есть, но хозяин, сука, фреоном заправлять не хочет. Экономит. Машина ведь не моя, арендую.
Улицы Нью-Йорка были забиты транспортом. Приходилось подолгу стоять на перекрестках. Таксист поначалу пытался расспрашивать Константина о России, но умолк, когда тот сослался на жару и усталость.
При взгляде на громадные бетонные зубы Манхэттена сразу вспомнились слова известной песни Шуфутинского: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой».
За окном такси мелькали бесчисленные вывески, витрины, зазывные рекламы и люди, люди, люди. Пестрая разноязыкая толпа двигалась по широким тротуарам, растекалась по магазинам и закусочным.
– А где на Брайтон-Бич ресторан «Тройка», знаешь?
– Самому там бывать не приходилось, но клиентов возил. Тоже наших, из России. В последнее время многие приезжают.
– Далеко еще?
– Скоро будем.
Американский Нью-Йорк неожиданно уступил место Нью-Йорку русскому. Кириллицей были написаны названия магазинов и забегаловок, объявления на дверях и стеклах витрин. Из закрытых окон доносились обрывки русской речи, песен Кобзона.
«Ювелир Дорфман», «Одесский дворик», «Пиво и раки», «Мясные ряды», «Русский самовар», «Адвокатские услуги», «Бибербаум и компания», «Зубоврачебный кабинет», «Парикмахерская». Еще вывески, еще…
– Приехали.
Ресторан «Тройка» занимал первый этаж невысокого безликого здания, с обеих сторон зажатого такими же невыразительными домами на набережной. На скамеечках вдоль каменного парапета пенсионеры играли в шахматы, расслабленно покуривали, помахивали газетками.
Здесь было не так жарко, как в городе. Прохладный ветерок со стороны океана развеивал духоту.
В самом ресторане работал кондиционер. Метрдотель, встретивший Панфилова у входа, поклонился и вежливо сказал на русском языке:
– Добро пожаловать в «Тройку»! Позвольте ваш чемоданчик.
– Ничего, он не мешает, – сказал Константин, осматриваясь.
– В таком случае, проходите в зал, – не смутился метр.
– Я ищу одного человека. Его фамилия Левин, зовут Альбертом Григорьевичем.
– Простите, – развел руками метрдотель, – но у нас бывает так много клиентов, что я физически не могу всех запомнить. Проходите в зал, пожалуйста, покушайте. У нас прекрасный выбор блюд традиционной русской кухни. Щи, расстегайчики, осетринка, водочка.
«Ладно, – подумал Константин, – поесть с дороги не помешает». Сев за столик в середине довольно просторного зала, наполовину заполненного посетителями, Жиган заказал официанту в красных шароварах и белой косоворотке щи с расстегаями, жаркое и сто граммов водки.
В дальнем конце зала возвышалась небольшая эстрада, уставленная стойками для инструментов, ламповыми усилителями и динамиками подзвучки. Музыкантов пока не было. Из огромных колонок доносилось приглушенное звучание «Подмосковных вечеров».
Еще одну часть зала занимала стойка бара, за которой суетился кельнер, одетый так же, как и официант.
«Тройка» была оформлена в псевдорусском стиле. Но в атмосфере зала витало что-то непреодолимо советское. Ни дать, ни взять – московский кабак семидесятых годов. Но это нисколько не смущало публику, весело гомонившую за столами.
Константин и сам быстро перестал обращать внимание на бытовые детали, занявшись после стопарика ледяной водки аппетитными жирными щами.
В сопровождении услужливо кланяющегося метрдотеля в ресторанный зал вошел солидный полный мужчина невысокого роста в темном костюме. Очки в золотой оправе, аккуратно уложенные темные волосы с проседью придавали ему интеллигентный вид.
Метрдотель склонился к его уху и, сделав едва заметный жест в сторону Панфилова, начал что-то говорить. Затем, выслушав краткий ответ, исчез.
Клиент неторопливо прошелся по залу, небрежным кивком головы ответил на одно приветствие, другое. Остановился у одного из столиков. Пожал руку клиентам, вскочившим со своих стульев. Вообще вел себя как хозяин.
После своего неторопливого обхода он остановился у стола Панфилова и неожиданно спросил:
– Как вам щи?
– Благодарю, – спокойно ответил Жиган, изучая собеседника взглядом.