Необычайные приключения Робинзона Кукурузо и его верного друга одноклассника Павлуши Завгороднего в школе, дома и на необитаемом острове поблизости села Васюковки
Шрифт:
— Надо, чтоб все про нас так говорили. Надо, чтоб слава про нас гремела на всю Васюковку, как радио Первого мая.
— Надо, — соглашался я.
И Ява всё время выдумывал разные интересные штуки ради нашей славы.
Это же мы с ним поймали в лесу сову-пугутькало и выпустили в клубе во время лекции на тему «Воспитание детей в семье». Лектор упал с трибуны и опрокинул себе на голову графин с водой.
А то как-то летом Ява сказал:
— Давай устроим бой быков.
— Га? — не сразу понял я.
— Ты помнишь, мы в клубе заграничное кино смотрели
— Ага, да-да-да… Ну и что?
— Помнишь, на арене разъярённый бык, а дяденька в шляпе с кинжалом у него перед носом танцует.
— Да-да-да…
— А потом дяденька — рраз! Бык — шлёп! И аплодисменты.
— Ага. Здорово… Но это же убивать нужно. Кто ж нам позволит убивать рогатое поголовье?
— Тю, балда. Убивать! Что это тебе — мясозаготовки, что ли? Это же зрелище. На стадионе. Вроде футбола. Главное тут — красиво размахивать перед носом быка красным платком и ловко увёртываться, чтоб рогом не зацепил. Ты же видел. Тореадоры — это самые смелые герои и ловкачи. Главное тут — тренировка, ловкость и смелость. Понимаешь? Впервые в истории Васюковки — бой быков. Тореадор Иван Рень и тореадор Павел Завгородний! Гости съезжаются со всей Украины. Трансляция по радио и по телевизору. Даже в Жмеринке у твоих родственников видно будет.
Я улыбнулся. Это было здорово! По радио, по телевизору и вообще… у родственников в Жмеринке.
Мы устроились поудобнее и начали обсуждать детали. Прежде всего необходим бык. Кандидатура колхозного племенного быка Петьки была отвергнута сразу. Это такое страшилище, что его даже сам зоотехник Иван Свиридович боится. Глаза — как тракторные фары. Сам величиною с комбайн. Землю ногами роет, как экскаватор. На километр подойти страшно.
Одного дачника, который отдыхал у нас летом, он даже на телеграфный столб загнал.
Нет, пусть с быком Петькой враги наши бьются!
Собственно, кроме быка Петьки, настоящих быков у нас больше не было. Поэтому второй кандидатурой был козёл Жора. Это я его кандидатуру выдвинул, чтоб отомстить. Очень противен был мне козёл Жора, потому что он съел мою новую праздничную рубашку, когда я купался.
Но Ява меня не поддержал.
— Нет, не годится, — сказал он. — Жора всё время бекает и мекает. Из-за него мы и аплодисментов не услышим. К тому же речь идёт про бой быков, а не козлов. Надо, чтобы было что-то бычье, коровье что-то — большое и рогатое.
— Коровье? — говорю. — Слушай, так; может, и взять просто корову? Потому что, кроме Петьки, настоящих быков у нас нету, а коров сколько хочешь. И вообще нигде не сказано, что обязательно должен быть бык. Теперь всюду равноправие.
Ява задумался:
— Кто его знает, может быть, и так.
— Тогда, — говорю, — лучшей кандидатуры, чем ваша Контрибуция, и не придумаешь.
— А почему Контрибуция? А почему не ваша Манька?
— Потому что у нашей Маньки телёнок и рог один сломан. Ты хочешь, чтоб над нами смеялись. Тореадоры с однорогой коровой! Карикатура! Такого ещё никогда в мире не было.
— Можно, конечно, и Контрибуцию. Но она немного психическая.
— Что значит «психическая»? Скажи лучше, что ты просто матери боишься.
— Я боюсь? Вот я сейчас дам тебе в ухо, и ты увидишь, как я боюсь. А ну забери свои слова назад!
— Я забираю, но ты всё равно боишься.
— Боюсь?
— Боишься.
— Боюсь?
— Боишься.
Ява не выдержал и ударил меня в ухо. Я ответил Яве ударом в живот. Мы сцепились, рухнули на траву и выкатились на дорогу. Всё, что было на дороге плохого, тут же пристало к нашим рубахам. Первым опомнился я.
— Погоди, — говорю, — хватит. А то вместо боя быков вышел у нас бой дураков.
— Это же ты виноват… Ну ладно, — согласился Ява. — Попробуем Контрибуцию. А то твоя Манька действительно для телевизора не подходит. Люди ещё подумают, что это не корова, а собака.
Я хотел вскипеть от обиды за Маньку, но передумал. Мне уже надоело драться.
Мы почистили друг друга и пошли домой.
На следующее утро мы встретились на дороге, что вела к выгону. Я гнал перед собой Маньку, Ява — Контрибуцию. Коровы плелись, легкомысленно махая хвостами, и не подозревали, какой это для них исторический день.
У Явы на голове была мамина шляпа с полями, в которой мама ездила в Киев на совещания. Шляпа была Яве великовата и насовывалась на глаза. Чтоб хоть что-нибудь видеть и не упасть, Яве приходилось всё время дёргать головой, поправляя шляпу. Казалось, что он с кем-то раскланивается.
Шляпу Ява, конечно, взял без спроса.
У меня под мышкой был коврик. То был знаменитый коврик. Я его помню столько, сколько вообще что-нибудь помню. Он с самого моего рождения висел над моей кроватью. Коврик был красный, и на нём были вышиты три смешных щенка, которые сидели рядышком, склонившись друг к другу головами. Это были Цюця, Гава и Рева, про которых мама рассказывала мне когда-то множество разных историй, пока я не засыпал. Последних два года, поскольку я уже вырос, коврик лежал в сундуке, и теперь от Цюци, Гавы и Ревы сильно пахло нафталином.
Коврик и шляпа — это были наши тореадорские принадлежности. По дороге мы ещё вырезали себе из орешника две прекрасные шпаги. Мы были в полной боевой готовности.
Мы шли и пели арию Хозе из оперы «Кармен», которую много раз слышали по радио.
«Торе-хадор, смеле-эээе в бой, торе-хадор, торе-хадор… Там ждёт тебя-хя любовь, там ждёт тебя-хяхя любовь».
Мы пели и ещё не знали, что нас ждёт.
Небо было синее-синее, настоящее испанское небо.
Погода — самая подходящая для боя быков.
Мы погнали своих коров на край выгона, туда, где пруд, — подальше от людских очей.
— Отгони свою Маньку куда-нибудь в сторону, чтоб не мешала, — сказал Ява, — и давай начинать.
Я не стал спорить. Тем более, что Манька у нас очень нервная: ей лучше не видеть боя быков.
Ява поправил на голове шляпу, подтянул штаны, взял мой коврик, вздохнул и, пританцовывая, на носках стал подходить к Контрибуции. Подошёл к самой её морде и начал размахивать ковриком у неё перед глазами. Я затаил дыхание — сейчас начнётся…