Необычайные приключения Робинзона Кукурузо и его верного друга одноклассника Павлуши Завгороднего в школе, дома и на необитаемом острове поблизости села Васюковки
Шрифт:
— Ложитесь! Чего вы вскочили! Ночь на дворе. Не успели улечься — и уже… хр-р-у,— и сразу перейдёт на храп.
Они будут долго расталкивать его, он будет лягаться, говорить: «Идите, я вас догоню»,— наконец ругнётся нехорошим словом и встанет, И отправятся они в плавни. Дед на челноке, они на плоскодонках. Дед только и делает, что стоит и ждёт их. Потому что они не едут, а зигзагами дёргаются по воде: с левого борта гребнут, лодка вправо плывёт, с правого гребнут — влево плывёт, и так всё время. А челнок деда как по струнке идёт. Ох и челнок у деда Варавы!
В позапрошлом году на открытие охоты охотников к нам понаехало тьма. Лодки сразу все разобрали. А киевляне опоздали — ночью приехали. Не досталось им лодок. Один челнок деда остался. Что делать?
— Вдвоём на этом челноке ехать и думать нечего — потонет,— сказал дед.— А то можно было бы развести на места.
— Так по одному же можно переехать,— говорит Задвижка.
— Совершенно верно,— спокойно замечает дед.— А оттуда кто лодку будет перегонять?
— М-да,— глубокомысленно промычал Задвижка.
— А если пацанов использовать? — сказал Олег (мы как раз тут же стояли).
— Ещё утопите мне пацанов,— сердито буркнул дед.
— Да нет! Чего там! — вырвалось у меня.— Мы же лёгкие. По очереди будем перевозить. А если и перекинемся, так вы же знаете, как мы плаваем! Как рыбы!
— Ну что ж, попробуйте,— согласился дед.— Только разденьтесь, хлопцы. Потому что придётся, наверное, искупаться.
Поскольку я первым выскочил, то и перевозил первым я. Перевозил Олега. Ну, перевозил, видимо, не то слово, потому что перекинулись мы у самого берега, даже не успели отъехать. Только он сел, только начал устраиваться, как мы уже и перекинулись. И хотя у берега было совсем мелко, Олег умудрился окунуться в воду с головой.
— Проклятая довбанка! Душегубка, а не чёлн! — ругался он, вылезая на берег.
Товарищи смеялись, а Сидоренко сказал (он говорил, широко растягивая губы, а вместе с ними и слова):
— Вот верт-ля-во-е! Усидеть не мо-же-ет! Словно у него иго-олки в одном месте! Сейчас я поеду, раз ты такое ни бе ни ме…
И полез в челнок.
— Вы штанами, штанами прямо на дно садитесь,— советовал дед.
Но на дне челнока была вода, и Сидоренко не хотел мочить штанов.
— Это, чего доброго, радикулит заработаешь,— сказал он, положил поперёк бортов досточку и сел на неё.
Дед держал челнок, пока мы усаживались, а потом оттолкнул нас от берега. Я осторожно начал грести, и мы поехали. Сидоренко сидел прямо, как первый ученик за партой. На коленях обеими руками держал ружьё, балансируя им, словно канатоходец в цирке.
«Хорошо сидит, доедем»,— подумал я. Мы уже были как раз на середине реки. И тут над нами низко-низко с шумом пролетело три крыжня. Сидоренко вдруг дёрнулся, вскинул ружьё (охотник он был очень азартный), но выстрелить не успел — мы потеряли равновесие. Челнок стал клониться-клониться набок.
— Дядечка! — кричу.— Внимание, переворачиваемся!
Он только рукой по воде — ляп, ляп, ляп.
Да разве рукой за воду удержишься! Бултых!
Последнее, что я видел,— это то, как новенькие резиновые сапоги с длинными голенищами мелькнули в воздухе, и вода сомкнулась над ними. Я сразу вынырнул и схватился за перекинутый челнок. Через какую-то секунду из воды показалась голова Сидоренко, лица не видно: мокрые волосы до подбородка всё залепили.
— Ружьё! — булькнул он и снова исчез под водой: как поплавок, когда клюнет рыба.
Потом снова вынырнул, снова:
— Ружьё!
И снова под воду.
— Что там у вас? — весело закричали с берега.
— Дядько ружьё, кажется, утопили! — закричал я в ответ.
Тут и Сидоренко уже окончательно вынырнул и, отплёвываясь, прорыдал:
— Упусти-и-и-л! Стендовое! Цены нет!
Еле мы с ним до берега добрались — я челнок и весло перед собой толкал, а он… Я уж боялся, чтоб он с горя сам не утонул. Плывёт и стонет:
— О господи! Такое ружьё! Такое ружьё!
На берегу дед начал успокаивать:
— Ничего, вытащим! Вот хлопцы нырнут и вытащат.
Вырядили нас. Поплыли мы. Ныряли-ныряли — ничего не вытащили. Дно вязкое, затянуло ружьё в ил — разве найдёшь.
Пока мы ныряли, дед Варава успокаивал Сидоренко, а когда не нашли, дед рассердился на него — будто Сидоренко не своё, а его ружьё утопил:
— А чего вы дёргались? Чего дёргались? Надо было сидеть спокойненько! Ехать, раз везут! Так нет же — крыжней ему захотелось. Первому. Ещё никто не стрелял, а он уже, видишь, дёргается. Такую дорогую вещь утопить! Разве вам можно ружьё доверить! Из пугача вам стрелять, а не из ружья.
Сидоренко виновато молчал, и не оправдывался, и не обижался, что дед его (кандидата в науки) отчитывает, как школьника. Дед часто на охоте под горячую руку и ругался, и подшучивал над ними, и они никогда не обижались. Невыгодно им было обижаться. Дед Варава знал плавни, как свой карман. Во время войны был он тут у партизан проводником — «главным лоцманом», как его тогда называли. И все охотники знали — как пойдёшь с дедом на охоту, никогда без дичи не будешь.
Конечно, и в этом году приедут киевские охотники к деду Вараве. Это факт…
— Как ты думаешь,— спросил я, глядя в воду,— если ружьё два года пролежало под водой в иле — испортилось оно? Или можно вытащить, почистить и снова стрелять?
— В иле оно может пролежать и тысячу лет, и ничего. Что бы тогда археологи делали, если бы вещи не сохранялись под землёй, под водой и вообще. Без работы они бы сидели.
— Вот бы вытащить то ружьё, которое тогда кандидат Сидоренко утопил. То ж стендовое ружьё, штучное, из него на соревнованиях чемпионы стреляли. Думаешь, зря он так горевал.