Необычайные приключения Робинзона Кукурузо
Шрифт:
— Ружьё! — булькнул он и снова исчез под водой,— как поплавок, когда клюет рыба. Потом снова выглянул:
— Ружьё!
И снова под воду.
— Что там у вас? — весело закричали с берега.
— Дядя ружье, кажется, утопил! — заорал я в ответ.
Тут и Папуша совсем уже вынырнул и, отплевываясь, прорыдал:
— Упусти-и-ил! Стендовое! Цены нет!
Едва мы с ним до берега добрались — я долбленку и весло перед собой толкал, а он… Я уже боялся, чтобы он с горя сам не утонул. Плывет и стонет:
— О Господи! Такое ружье! Такое ружье!
На
— Ничего, вытащим! Вон мальчишки нырнут и вытащат.
Снарядили нас. Поплыли мы. Ныряли-ныряли — ничего не вытащили. Дно заилено, затянуло в ил ружье, разве найдешь?
Пока мы ныряли, дед Варава успокаивал Папушу, а когда не нашли, дед рассердился на него — словно Папуша не своё, а его, дедово, ружье утопил:
— А зачем вы, дурной, дергались? Зачем дергались? Надо было сидеть спокойненько! Ехать, раз везут! Так нет — крякв ему захотелось. Первому. Еще никто не стрелял, а он уже, видишь, дергается. Такую дорогую вещь утопил! Разве можно вам ружье доверять? Из пукалки вам стрелять, а не из ружья.
Папуша виновато молчал, и не оправдывался, и не обижался, что дед его, кандидата, ругает, как школьника. Дед часто на охоте под горячую руку и ругал, и насмехался над ними, и никогда не обижались. Невыгодно им было обижаться. Дед Варава знал плавни, как свои пять пальцев. Во время войны был он тут у партизан проводником — «главным лоцманом», как его тогда называли. И все охотники знали: как пойдешь с дедом на охоту, никогда без дичи не будешь. Сколько не приезжал после этого Папуша, всегда горько вздыхал, вспоминая своего «дорогого утопленника» (он говорил о нем, как о живом существе с нежностью и печалью). А когда мазал — кидал на землю свою теперешнюю «тулку» и едва не топтал её ногами, восклицая:
— Проклятая палка! Разве это ружье! Оглобля неструганная! Черенок для лопаты! Эх, если бы жив мой утопленник! Разве я бы пропуделял эту крякву.
Всё это доказывало, что ружье это было и правда очень ценная вещь и нырять за ним действительно стоило.
— Ну, а что же тогда означает эти «вермахт», «подарочек от немцев»? — сказал я.— И эти «Двадцать железных», и всё другое?
К обычному, пусть даже стендовому, ружью все эти таинственные шпионские слова никак не относились.
— Нет, они не о ружье,— уверенно сказал Ява.— Это точно! Папуша, помнишь говорил, что он полную цену заплатит тому, кто вытащит, лишь бы только вытащили. Так чего же прятаться…
Правильно, я вспомнил, Папуша так и говорил. И он бы заплатил даже больше, чем это ружье стоило, потому что, кроме всего прочего, верил, что от него зависело его охотничье счастье (что-то слишком часто уж «пуделял» он из своей новой «тулки»)… Вариант с ружьём отпадал.
Тем временем Бурмило снова нырнул, смешно дрыгнув над водой ногами в ластах. И почти сразу вынырнул. Из трубки, которую он держал во рту, как из фонтана, метра на два вверх забила вода. Потом кашель и ругань.
— А чтоб ему! Это же я так утону! Зачем это мне надо!
— Ну, тихо-тихо-тихо! Как пацан! — скривился Кныш.
— Это маска чертова меня подводит,— Бурмило рванул с лица маску.— Я думаю, что я, как в противогазе, и начинаю дышать, а тут — вода… сразу захлебываюсь. У меня же жабр нет.
— Значит, нужно подстраховываться. Подстраховываться нужно. Привяжем к твоей ноге веревку, я конец в руке держать буду — для страховки. В случае чего, я раз — и вытащу. Но это уже в другой раз. На сегодня хватит.— Кныш взглянул на часы.— А то я на аэродром опоздаю. Я же говорил — спецзадание.
Мы переглянулись. «Аэродром», «спецзадание»… Это что такое… Одним словом, кровь их носа — мы должны знать, что это за спецзадание на аэродроме.
— Айда! — шепчет Ява и хватается за весло. Я тоже.
Никогда еще наша плоскодонка так не мчалась, как в этот раз. Вода даже бурлила за кормою. Нам обязательно нужно было раньше Кныша добраться до берега.
Глава 5
Карманная атомная бомба на транзисторах. Кто такой Фарадеевич
И вот мы уже что есть духу бежим по селу. Вбегаем на колхозный двор, где стоит грузовик Кныша, и сразу тормозим. Фу! Тут уже бежать нельзя, а то привлечем внимание. А нам надо незаметно, потихоньку забраться в кузов грузовика. И мы, засунув руки в карманы и независимо поплёвывая, не спеша семеним. На встречу нам белозубо улыбаясь, испачканный (всё лицо в мазуте) комбайнер Гриша:
— Здорово, мальчишки! Что — гайку какую-нибудь украсть надо?
— Да нет, просто так… гуляем…— равнодушненько сплюнул сквозь зубы Ява.
— Ну смотрите, как пол-комбайна у меня пропадет, ноги пооткручиваю,— смеется Гриша и заходит в открытые двери мастерской.
Мы оглядываемся. Кажется, никто не смотрит…
— На абордаж! — командует Ява.
Раз-раз-раз! Оп! Он уже в кузове. Теперь я.
Раз-раз-раз!.. Др-р-р!..
А чтоб тебя! Зацепился. И — как штаны на заборе, по обе стороны свесился. Не туда не сюда.
Ява хватает меня за воротник — дёрг! Др-р-рррр… Оп! Лягушкой шлёпнулся в кузов. Посмотрел — вот такой кусок штанов треугольником на бедре отвалился, тело моё грешное небесам выставил. Ой, будет мне от матери! Что же, придется терпеть: за шпионами бегать — не в карты играть.
Только бы Кныш в кузов не заглянул… А то повыкидывает, как щенят, он такой! Сколько не проси: «Дядя, покатайте!» — никогда не возьмет. И спрятаться, прикрыться нечем — пустым-пустой кузов.
А вот стукнула дверца, заурчал мотор — дернулась и двинулась машина.
Повезло! Не заглянул. И снова нас подкидывает на выбоинах — хорошо, что хоть стульев нет над головой. Ничего, вытерпим — до аэродрома километров десять, не больше.
Мы только по несколько синяков да по две-три шишки понабивали, как уже и приехали.
Когда машина остановилась и Кныш вышел (хлопнула дверца), мы осторожненько и медленно-медленно высунули головы. Вон трепещет надутый ветром полосатый конус на служебном домике. Стоят несколько самолётов сельхозавиации. Из грузовика ленточным транспортером нагружаются в один из самолётов минеральные удобрения.