Необыкновенный консилиум
Шрифт:
— Когда началась болезнь?
— Тому шестой день, — ответил канцлер. — В субботу государь вернулся с соколиной охоты. Сегодня пятница.
— А как началось?
— С озноба. Потом поднялся жар.
Они стояли друг против друга. Низкорослый, коротконогий Гогенгейм едва доставал до плеча королевскому сановнику.
— Есть ли надежда? — спросил канцлер.
Доктор обеих медицин пожал плечами.— Так, — сказал канцлер.
И оба умолкли. Потом— Разумеется, — ответил Гогенгейм. — Но я обязан предупредить вашу милость.
— О чём?
— Никто не должен пытаться узнать, каким лекарством я буду пользовать короля.
«Тайные средства! — подумал канцлер. — А вдруг он и впрямь чародей?» Вслух он сказал:— Надеюсь, лекарство безопасно?
Гогенгейм сурово посмотрел на сановника.— Мессир, — промолвил он, — я только человек. Моё искусство не всемогуще. Разумеется, всегда можно сослаться на то, что пациент умер от болезни, а не от лечения… Но не хочу вас обманывать. Есть только одно средство, которое может спасти короля. Это средство сильное. Оно может исцелить… может и убить!
Сказав это, он отвернулся и стал смотреть в окно. Государственный канцлер нахмурился.— Так! — сказал он, точно каркнул. — Мне незачем говорить вам, какая награда ждёт врача, который вылечит государя. Согласно законам страны, он будет возведён в рыцарское достоинство. Однако знайте… — Голос канцлера стал похож на клёкот, крючковатый нос навис над доктором. — Знайте, — сказал он, — если лечение окончится смертью, лекарь будет обезглавлен.
— Мизерере… — прошептал Гогенгейм по-латыни. — Господь, помилуй нас.
— Аминь, — сказал царедворец. И вышел.
С двумя дорожными мешками в комнату ввалился слуга и ученик доктора Бонифаций Амербах.
Доктор сидел, опустив подбородок на рукоятку огромного меча.— Король умирает, — сказал он, глядя на пламя свечей. — Я могу попытаться спасти его. Но если он умрёт, мне отрубят голову. Что скажешь, Бонифаций?
Ученик молчал: он не знал, что ответить.— Знаешь ли ты, какая у него болезнь?
— Нет, магистр, — сказал ученик.
— Грудная лихорадка! — воскликнул доктор.
Он вскочил и понёсся в угол на кривых коротких ногах.— Ты узнаешь этот недуг, посмотрев на лицо больного! Ты увидишь, как пламя, пожирающее его, вылетает наружу с дыханием, опаляя губы и делая их подобными обожжённой глине. Ты увидишь окалину, которая извергается с кашлем!
Он вернулся. Уставился на огонь свечей. Снова зашагал, бренча шпорами. Глядя доктору в спину, Амербах промолвил:— Учитель, простите моё любопытство… Как долго может продлиться этот недуг?
Звон шпор прекратился.— Неделю, — последовал ответ. — Шесть дней, и на седьмой пациент умирает. Или… выздоравливает.
— Значит, он может выздороветь?
— Если ему помочь.
Воцарилось молчание.— Итак, — переспросил ученик, — на седьмой день? Следовательно…
— Ты угадал. К утру всё решится.
Снова стало тихо. Гогенгейм ходил по комнате.— Магистр, — пролепетал Амербах, — человек не может соперничать с богом. Оставьте Габсбурга попам!
Гогенгейм— Оставьте его, не беритесь за лечение! — Голос ученика дрогнул, — Они убьют вас, учитель. Я… я прошу вас.
Доктор остановился и пристально поглядел на него.— Ну-ка, ты, — сказал он, — перестань хныкать.
И, помолчав, добавил:— Поди приготовь мне мантию.
Глава 30 КРАСНЫЙ ЛЕВ— Вина!
Послышалось бульканье. Слуга наполнил чашу светлым вином. В звенящей тишине раздался голос доктора:— Во имя единосущной троицы, аминь. Мы приготовим для вас напиток, коему имя — панацея жизни… Ею исцелим страждущего.
Он поставил чашу на стол и выхватил меч. Все невольно попятились. Гогенгейм отвинтил рукоятку.
Наклонившись над кубком, врач осторожно постукивал по набалдашнику. И все увидели, как тонкой струйкой из отверстия рукоятки посыпался и расплылся в бокале красновато-коричневый, как толчёный кирпич, порошок. Старый архиепископ торопливо перекрестился трясущейся ладонью. Воздел руки с распятием… Вино медленно закипало. Розоватые пузырьки лопались на поверхности. Внезапно в стекле вспыхнул оранжевый свет. С каждой минутой вино в стакане разгоралось всё ярче, из жёлтого оно стало алым, и вот на глазах у зрителей чаша в руках доктора расцвела невиданным, нестерпимым блеском червонного золота. Все даже зажмурились. Гогенгейм высоко поднял чашу.— Вот Красный Лев, светоч алхимии. Лев да исцелит льва! — сказал Гогенгейм и протянул чашу умирающему.
Король не шевелился и с ужасом смотрел на него.— Пейте, государь, — тихо сказал доктор.
Король по-прежнему не сводил с него безумных расширенных глаз. Едва слышным голосом Гогенгейм произнёс:— Сейчас — или вы умрёте… Пей! — крикнул он.
Больной вздрогнул, приподнялся, схватил чашу и выпил её до дна. Чаша упала на пол. Все кинулись к нему. Король лежал раскинув руки, он был без сознания. Закрыв лицо руками, Гогенгейм бросился из спальни… Глава 31 ДРУГ МОЙ БОНИФАЦИЙ