Необыкновенный махаон
Шрифт:
Прежде всего надо рассказать об «орденских лентах».
Так называется род совок, у которых нижние крылья украшены красными, реже голубыми или желтыми «лентами».
Почти что в каждом учебнике зоологии упоминаются эти совки как яркий пример охранительной окраски.
В самом деле, когда орденская лента сидит на стволе дерева (обыкновенно головой вверх), сложив свои крылья кровлеобразно, то ее чрезвычайно трудно заметить. Рисунок ее передних крыльев удивительно напоминает кору лиственных деревьев: старых ив, дубов.
Но
Время лёта орденских лент — август месяц. Самая крупная из этих совок — голубая орденская лента — имеет крылья в размахе до 9 сантиметров. Это самая крупная совка Европы. Гусеница ее живет на осинах и тополях. Окукливается она в легком коконе между опавшими листьями.
Чаще встречаются красные орденские ленты. Как ни странно, но в августе прошлого года я увидел бабочку малую красную орденскую ленту на Большом проспекте Васильевского острова в Ленинграде. Она сидела на стволе старого дуба, растущего у самого тротуара. Я был настолько удивлен, что, не поверив глазам, пытался «потрогать ее рукой».
Бабочка мгновенно взлетела, сверкнув красными «лентами», и полетела на другую сторону проспекта. Я бы побежал за ней, но, на беду, дорогу мне преградил троллейбус… И до сих пор я чувствую досаду за свою неловкость.
Почти не встречается у нас на севере желтая орденская лента. Мне еще не приходилось ее видеть.
Она значительно меньше своих сородичей, достигая в размахе всего 5 сантиметров.
Есть еще один род совок, виды которого очень украшают коллекцию. Это металловидки (или богачки).
Называются они так потому, что имеют на крыльях крупные зеленовато-золотые или серебряные пятна.
Сюда относятся металловидки: злаковая, золотая, золотистая и льняная или гамма.
Эта бабочка, несущая на своих крыльях знак, похожий на греческую букву гамму, — вредитель посевов льна.
Вред, причиняемый другими металловидками, не столь значителен. Бабочки эти встречаются часто с весны до осени. Интересны у них гусеницы. Они имеют четыре пары брюшных ножек вместо пяти пар, как обычно, и двигаются шагая, как гусеницы семейства пядениц, изгибая высокой дугой тело.
Можно было бы рассказать и о других совках, но их так много, что придется ограничиться теми тремя родами, о которых шла речь в этом рассказе.
Перламутровки
… и он теперь все время был занят тем, что старался находить связь вещей и явлений…
Летом на лесных полянах и дорогах летают пятнистые бабочки-перламутровки.
Называются они так потому, что на исподе задних крыльев у них имеются серебристо-белые угловатые пятна.
Особенно красивы эти пятна у бабочки латоны. У других перламутровок они не так велики, а у большой перламутровки вместо пятен блестят радужно-зеленые ленты. За это в Германии ее называют королевской мантией.
С этими бабочками связаны мои воспоминания о работе с геологами в Алтайских горах.
Наш отряд искал цинковую, руду. Около месяца бродили мы по своему участку — и все безуспешно. Горы не открывали нам своих тайников. Молодые геологи стали поговаривать, что надо, мол, переезжать в другой район.
Однако начальник партии, которого звали Алексеем Иванычем, продолжал давать нам новые маршруты.
Палатки стояли на пологом склоне горного хребта, посреди лесной поляны.
Посмотришь вверх — там зубчатой стеной поднимается еловопихтовый лес или «чернь», как говорят алтайцы.
Посмотришь вниз — там широко раскинулась лиственничная тайга с густым подлеском — смородиной, малиной и жимолостью.
А вокруг палаток росли высокие травы, цвели синие акониты и сочные душистые дудники. Славные места!
Однажды вечером, когда, сидя вокруг костра, мы пили, обжигаясь, чай из алюминиевых кружек, а Алексей Иваныч молча слушал нас, посапывая трубкой, один из геологов, подкрепляя свою речь десятком научных доказательств, высказал то, что давно уже лежало у всех на сердце, — здесь цинка нет и надо переезжать в другой район. Мы поддержали это заключение и ждали, что скажет начальник.
— Быть так, — сказал он, выколачивая трубку, — хотя… чутье мне говорит, что руда должна быть здесь.
И резко закончил, словно оборвал:
— Завтра переезжаем! — И отошел к своей палатке.
Как ни странно, но мы почувствовали облегчение.
— Переезд, переезд! — запела коллектор Люся.
— Уж там-то мы найдем! — воскликнул практикант Володя, на что скептик-геолог пожал плечами и полез в спальный мешок.
— Жаль, что мы тут потерпели поражение, — сказал я, — здесь так хорошо, что и уходить не хочется. Цветов-то сколько! А бабочек!.. Кстати, — тут я, как говорится, сел на своего любимого конька, — заметили вы, сколько тут летает перламутровок? Значит, в лесу должно быть много фиалок.
— А почему? — донесся из темноты голос начальника. Оказалось, что он не спал.
— А потому, что гусеницы их питаются фиалками.
— На каких именно видах?
— Гм… да на разных…
Алексей Иваныч замолчал. Было слышно, как он зажигал фонарь. Зашуршала бумага.
— Намечает, куда завтра ехать, — шепнула Люся.
Но утром начальник не дал нам снимать палатки. Он собрал нас в круг и объявил:
— Мы остаемся здесь еще на неделю. Пойдете по новым маршрутам… я тоже пойду.