Неоновый мираж
Шрифт:
– Ты знаешь, как я покупаю судей, Геллер? По весу – как металлический лом. Мировой судья стоит пять тысяч баксов. Городской судья обойдется тебе в десять тысяч. Окружному судье придется заплатить пятнадцать тысяч. Ну а федеральный судья потянет на все двадцать.
– Тем не менее Рэйген возбудил против вас дело в суде. И вам приходится время от времени давать показания.
Гузик пожал плечами:
– Я не единственный в городе, у кого есть деньги. У Джима они тоже есть. Судьям все равно, кто платит.
– Я уже советовал ему отойти
– Вот это мудро. Я думаю, Джим должен понять, что мы – я – не имеем отношения к тому, что произошло, что он противостоит человеку, у которого мозги набекрень.
– Вы имеете в виду Сигела?
– Да. Его называют «Багси» не потому, что у него вши или еще что-то в этом роде. Ты знаешь меня, Геллер. У тебя была возможность немного узнать меня. И ты слышал обо мне, прежде чем мы познакомились. Разве я лгу, когда говорю, что я выступаю за серьезный деловой подход? Что моя позиция такова:
зачем убивать человека, когда можно его купить?
– Я слышал об этом, – сказал я.
– Все, чего я хочу, – это переговорить с Джимом. Убедить его сделать разумный шаг. – Он снова покачал головой. – Эти ирландцы. Я помню, в какую лужу сел Дион О'Бэньон. У него было около двадцати букмекерских контор, около сорока ночных баров, около семи десятков зданий. Я был готов выкупить все это. Я предложил ему сумму с шестью нулями за его имущество. Сказал, что мы будем платить ему две тысячи зеленых в месяц, возьмем всех его людей в наш Синдикат. Но он не захотел пойти навстречу, ни на йоту. Таковы ирландцы.
О'Бэньона в конце концов пристрелили. Так что, несмотря на разговоры о деловом разумном подходе, Гузик фактически намекал, что не остановится перед убийством Рэйгена, если тот не согласится продать свое хозяйство.
– Что вы хотите от меня, мистер Гузик?
– Я хочу, чтобы ты сделал то, что уже делал для меня. Быть нейтральным посредником.
– Я не могу быть нейтральным. Я работаю на Джима. Его племянница – моя девушка. Я это говорю вам прямо, мистер Гузик.
– Я ценю это. Но ты тот парень, которому доверяют обе стороны. Все, что я хочу от тебя, – передать Джиму, что мы не организовывали никакого покушения. Что это работа Сигела, что Сигел – сумасшедший и постарается добиться своего. Я не могу остановить его. Возможно, придет время, и кто-то сможет остановить Сигела. Но сегодня у него сильная поддержка со стороны его друзей с восточного побережья. Мне же нужно сохранить с ним деловые хорошие отношения.
– То есть Сигел – это проблема Джима.
– Он может стать и моей проблемой, которую я смогу решить, если Джим согласится продать нам половину имущества «Континентэл Пресс». Я уверен, восточные друзья Сигела тогда будут настаивать, чтобы он прикрыл свою «Транс-Америкэн».
– Согласится ли с этим Сигел?
– У него не будет выбора. Его друзья с Востока не будут особо возражать, если он захочет все-таки отправить на тот свет Джима Рэйгена. Однако если он выступит против
– Я понимаю.
– Подожди. – Гузик сунул руку в карман брюк и извлек оттуда, наверное, самую толстую пачку денег, какую мне приходилось видеть в своей жизни. Она была перехвачена широкой резиновой лентой. Он отсчитал пять сотенных бумажек.
Я невольно сглотнул слюну.
– Мне кажется, что носить с собой подобную пачку денег, мистер Гузик, опасно. Даже для человека, у которого есть телохранители.
– Как раз напротив. Я всегда беру с собой десять или двадцать тысяч. – Он произнес это так, как будто речь шла о десяти или двадцати долларах.
– С такой суммой баксов я не боюсь, что меня снова захватят в качестве заложника. Я просто отдам баксы парням, которые захотят меня захватить, и они, довольные, отправятся восвояси.
– Вы хотите, чтобы за эти пять сотен я сказал Рэйгену о Сигеле?
– Да. И скажи ему: что касается нашего последнего предложения, то мы готовы удвоить сумму.
– Удвоить?
– Да. Это будет двести двадцать тысяч за пятьдесят один процент акций его фирмы.
Мне эти деньги показались огромными.
– А что, если он захочет продать все, без остатка?
– Мы предложим справедливые условия. Все, что я хочу, – переговорить с ним и убедить его в этом.
«А в случае, если переговоры ни к чему не приведут, подкараулить и убить его», – додумал я про себя.
– О'кей, – сказал я, поднимаясь и пряча деньги в свой бумажник. – Это все, что вы хотели бы от меня, мистер Гузик?
– Да. Дай мне знать о результатах. Я дам тебе номер телефона.
Он достал из нагрудного кармана картонную карточку и протянул ее мне. На ней не было ни имени, ни фамилии, только номер телефона.
– Я пошлю Джиму цветы, – сказал он. – Он в Майкл Риз Хоспитэл, насколько я понимаю. Я лежал там с воспалением легких – десять или пятнадцать лет тому назад. Хорошая больница. Я попросил, чтобы они разместили меня в отдельном крыле – Мейер Хаус – из соображений безопасности.
– Да, наверное, – сказал я, засовывая карточку в бумажник, рядом с пятью сотенными купюрами.
Я уже собирался уходить, когда услышал шум в соседнем зале.
Один из официантов на своем пародийном английском языке говорил: «Вам нельзя туда, сэр», и чей-то голос отвечал: «Мне-то как раз можно».
И через мгновение перед нами возник Билл Друри, стройный и сильный в своем безукоризненном голубом костюме.
– Джейк, – сказал он с улыбкой старого лиса, не обращая внимания на мое присутствие, – встань, пожалуйста. Остальные пусть остаются на своих местах.
– Друри, – сказал Гузик, медленно поднимаясь, – почему ты никак не хочешь стать разумным? Взгляни правде в глаза.
– И что я увижу, Джейк?
– Ты увидишь, что я всегда награждаю своих друзей и наказываю врагов.
– Встань-ка лучше к этой стене лицом, Джейк.