Неосторожный шаг
Шрифт:
Она должна принять тот факт, что Филипп достаточно доверял ей, чтобы приоткрыть свое прошлое и расстаться с ним к тому же. В то время, как ее сердце стучало словно молот, а разум восставал против несуразности всего, что с ней происходило, новое, все более крепнущее чувство помогало ей гордо держать голову. Она любила его! В глубине души Элизабет уже знала это, и наступившее прозрение не было неожиданным. Она любила его с того момента, когда он обнаженный стоял перед ней в своем доме, с той минуты, когда он утешал ее после приступа истерических
— Спасибо, Филипп, что вы рассказали мне все это… — Ее голос дрогнул, но она держалась с достоинством, когда, неуверенно улыбнувшись, поднялась из-за стола. — Думаю, что это поможет нам лучше относиться друг к другу в будущем и пойдет на пользу Джулии.
— Джулии… — повторил он безучастно. Элизабет отвернулась, не в силах смотреть на него. Ощущение его присутствия рядом, осознание того, что она любит его, и жгучая ревность, которая наполняла все ее существо при мысли о Мирей, — легли ей на плечи тяжелой ношей. — Я на минутку…
Он окликнул ее по имени, когда Элизабет выходила из комнаты, но она не остановилась. Если бы она сделала это, то Филипп увидел бы слезы, бегущие по ее лицу, а это было бы окончательным унижением. Она приняла на себя непосильный груз неразделенной любви и безрассудной ревности. И теперь все, что оставалось сделать, так это провести достойно остаток вечера с ним, сохранив хоть каплю самоуважения и душевного равновесия.
Это будет трудно, но ведь она так много преодолела за последние три года, что еще одно препятствие не должно испугать ее. Иначе и быть не может!
8
Элизабет была в ванной целых десять минут, пока не убедилась, что следы слез на ее лице полностью исчезли. Когда она вернулась в гостиную, Филипп сидел в кресле у окна, созерцая ночное небо, изрезанное контурами небоскребов, светившихся тысячами окон на фоне ночной темноты. Он не улыбнулся, когда она вошла, и оставался хмурым в течение четверти часа, вплоть до своего ухода. Со сдержанной вежливостью поблагодарив ее за угощение, он коротко попрощался. Когда он ушел, Элизабет еще несколько часов просидела возле стола с неубранными тарелками и бокалами с недопитым вином, а потом встала, прошла в спальню и упала на кровать. Она долго плакала, а когда не стало слез, продолжала лежать с открытыми глазами, пока не пришло время встагать и идти на работу.
К концу рабочего дня ее голова гудела, ей было жарко и душно, несмотря на то что прекрасно работали кондиционеры, и к тому же она устала до изнеможения. Последней каплей стал звонок из приемной, когда все уже уходили из студии. Секретарша сообщила, что к ней идет посетитель. Элизабет даже огрызнулась по телефону:
— Милдред, я уже никого не смогу принять сегодня. Скажи ему, кто бы это ни был, — пусть приходит завтра!
— Он вряд ли меня послушает. — Голос Милдред, хладнокровной, решительной и непреклонной по части выпроваживания нежелательных визитеров, звучал растерянно. — Он невероятно настойчив.
— Это меня не заботит! — Элизабет схватилась за голову. Бедная Милдред, она говорила с ней как настоящая фурия. — Милдред, прошу прощения за резкость. Если он не уходит, я пришлю к вам ассистента с моим расписанием на завтра, выкройте как-нибудь время и для него. Ладно?
— Хорошо, спасибо. — В голосе секретарши послышалось явное облегчение, а Элизабет откинулась в своем кресле, на минуту закрыв глаза, чтобы унять головную боль. Было необычным, что кто-то смог повергнуть в замешательство секретаршу в приемной; он и в самом деле, должно быть, решительный. Проклятье! Она даже не спросила его имени.
Элизабет была полна раздражения, которое еще более усилилось, когда сквозь стеклянную перегородку, отделявшую ее кабинет от главного зала офиса, она увидела своего ассистента, направлявшегося к выходу с группой коллег. В следующий момент дверь за ними закрылась.
Ну и денек сегодня — превосходное начало и столь же превосходный конец, подумала Элизабет с досадой. Теперь ей придется спускаться в приемную самой, а у нее еще сегодня часа на два работы. Ее мозг, казалось, был уже не способен удержать какую-либо информацию.
Не позвонить ли Милдред, чтобы она прислала этого посетителя сюда, наверх? Это имело смысл. Она уделит ему десять минут, но не более. И Элизабет погрузилась в чтение статьи о важности деловых связей с Японией, которые сулили огромные взаимные выгоды. Резкий стук в незапертую дверь заставил ее поднять голову.
— Грозная секретарша сказала, что я допущен в святая святых, — проговорил Филипп.
— Это вы?!
— Я. — Он вошел в кабинет с ленивой самоуверенностью и уселся в кресло напротив ее стола.
— Но… — Целую минуту Элизабет не сводила с него глаз. — Милдред не сказала… вы не сказали…
— Если ты пытаешься спросить меня, назвал ли я секретарше свое имя, отвечу, что нет, — сказал он без тени смущения. — Я представился твоим интимным другом, который прибыл в Штаты на пару дней и хочет преподнести тебе сюрприз.
— И она поверила в это? — изумилась Элизабет.
— Конечно. — Филипп насмешливо улыбнулся. — Я умею врать очень убедительно, когда захочу. Если бы я назвал свое имя, ты отослала бы меня прочь — как гласит это отвратительное английское выражение — «с блохой в ухе».
— Откуда вы знаете, что бы я сделала? — спросила она сдержанно. Кровь стучала у нее в висках, а сердце колотилось в груди, словно птица, пойманная в клетку. Будь спокойна, будь хладнокровна, мысленно твердила она себе. Не выдавай себя. Но было трудно вернуться к их своеобычной словесней дуэли, когда ее единственным желанием было вновь оказаться в его объятиях.
— Так вы бы сделали это, миссис Тернер? — Филипп слегка наклонил голову, а его карие глаза продолжали следить за ней. — Отослали бы меня прочь?