Неотразимая герцогиня
Шрифт:
Он злорадно захихикал.
— Господь накажет тебя, Ренар, — пригрозила она. — О его суда не спрячешься!
— Я устрою так, что твоего сына пошлют в армию, — пообещал он.
— Но ему всего десять лет! — воскликнула она, трепеща при мысли о своем полном бессилии.
— Достаточно взрослый, чтобы подносить воду и порох, а если угодит солдатам своими элегантными манерами, его могут даже сделать полковым барабанщиком! Не волнуйтесь, графиня, мой племянник такой смазливый, что, несомненно, найдет друзей, которые его защитят.
В значении последней фразы
— Нет! — пробормотала она.
— Что же до вашей дочери, я договорился устроить ее ученицей перчаточника в самом Париже. Пусть учится быть полезной, не то вырастет белоручкой! Перчаточник заверил меня, что обожает девочек. Уверен, он хорошенько позаботится о моей племяннице, — с ухмылкой сказал негодяй.
— Пожалуйста… пожалуйста, умоляю… делай со мной, что пожелаешь. Но оставь моих детей в покое! Мы уедем из Ле-Верже. Поместье твое! Я попрошу убежища в Англии, у родственников, сделаю, как ты хочешь, только не мучай моих крошек!
По прекрасному лицу графини заструились слезы.
Карие глаза мерзавца бесстрастно разглядывали ее. От негодяя веяло ледяным холодом.
— Все, что пожелаю, гражданка? — тихо переспросил он и, расстегнув штаны, вынул свою вялую плоть, — Все, что угодно?
— Все, — потерянно всхлипнула Анн-Мари. Она и в самом деле так думала. Разве спасти детей — не долг матери?
— Что же, открывай тогда свой прелестный ротик и ублажи мой корень. Если я останусь доволен, значит, поговорим о твоих делах. А теперь соси, ты, аристократическая сука. Соси!
Его пальцы безжалостно впились в ее шею, с силой нагнули голову.
Анн-Мари закрыла глаза и попросила прощения у Бога, покойного мужа и родителей. Помолилась и о том, чтобы когда-нибудь она сама смогла себя простить. Но что ей оставалось делать! Дети! Она должна думать только о детях!
О, почему, почему она не послушалась английского дядюшку, когда он предложил ей свое покровительство? Теперь стало ясно, что доверять Ренару нельзя. Оставалось надеяться, что его желание заполучить Ле-Верже превосходит жажду мести и неутолимую потребность отомстить оставшимся в живых родственникам. И если она позволит ему овладеть ею, он отпустит их с миром.
— А-а-а, да, сучка, — рычал он, жмурясь от удовольствия. — Еще! Еще!
Его хватка вдруг ослабла, а в ее глотку ударила горячая струя.
Ренар наконец застегнул панталоны.
— Вижу, у вас много скрытых талантов, гражданка.
— Что будет с моими детьми?
— Я, пожалуй, могу облегчить их судьбу. Оставьте дверь спальни открытой, и мы еще побеседуем, — пообещал он. — А теперь вставайте и позаботьтесь об ужине. Мне нужно просмотреть счетные книги брата.
Анн-Мари, спотыкаясь, выбралась из библиотеки. В доме было тихо. После ареста с ней осталось всего двое слуг — только старая кухарка и горничная, которая присматривала за детьми.
Остальные не хотели уходить, но она их отослала, опасаясь, что революционеры могут расправиться со всеми домочадцами. Перед этим она выдала слугам плату за год вперед, чтобы никто не голодал.
Графиня
— Тереза! — позвала она, стараясь не выдать себя. — У нас есть что-нибудь на ужин? Месье Ренар останется ночевать.
— Это ничтожество? — презрительно бросила Тереза. — Что ему нужно, мадам?
— Ле-Верже, — тихо пояснила графиня.
— О негодяй! — вскричала старуха. — Будь месье жив, он не посмел бы протянуть к поместью свои грязные лапы! Отобрать земли у маленького Жана-Робера, подумать только!
— Он на все способен. Грозится отослать малыша в армию, а девочку — в Париж, к перчаточнику. Я пытаюсь урезонить его. Мы должны что-то сделать. Умоляю, помоги мне!
— Мелко истолченное стекло в супе, мадам, — лучшее средство, — яростно пробормотала кухарка. — Или…
Она красноречиво провела ладонью по горлу.
— Мы не можем его убить, Тереза! Он глава Комитета общественной безопасности в нашей деревне. Его хорошо знают в Харфлере. Если он вдруг исчезнет, нам не миновать мадам Гильотины.
— Могу испечь пирог с крольчатиной и зажарить курицу, — неохотно выдавила Тереза. — Я все сделаю ради вас, мадам, но мне не по нутру видеть, как ублюдок Ренар восседает на стуле месье во главе стола!
— Ты права, Тереза, и мне противно, но времена изменились, а с ними и наш мир. Если мне удастся убедить Ренара в обмен на Ле-Верже отпустить нас, я отправлюсь в Лондон к своему дяде. Разумеется, перед этим я заплачу вам жалованье и еще прибавлю, сколько смогу.
— Мадам! Мадам! — Старуха закрыла лицо передником и разрыдалась. — Возьмите меня с собой. У меня и моей внучки Седины нет никого, кроме вашей семьи. Мы не станем служить ублюдку! Возьмите нас с собой.
— А если Седина захочет остаться здесь? Ведь у нее есть кавалер!
— Его забрали в армию генерала Бонапарта, мадам, и с тех пор о нем ни слуху ни духу, — пояснила старуха.
Анн-Мари тяжело вздохнула.
— Если Ренар не станет возражать, вы можете ехать с нами, хотя не знаю, на что мы будем жить. У меня почти не осталось денег.
— Деньги? Да не нужно нам никаких денег! Наша семья много веков служила д'Омонам! И революция для меня и Селины ничего не изменила.
Графиня обняла старую кухарку. Ее голубые глаза наполнились слезами.
— Мерси, Тереза. Мы выживем… непременно выживем… любой ценой.
— Да, мадам, беспременно, и никогда не разлучимся, — объявила кухарка, в свою очередь обнимая госпожу.
— Накорми детей на кухне, Тереза. Не хочу подпускать его к ним. И вели Седине оставаться с ними всю ночь. Пусть спят в детской, как когда-то, — наставляла графиня. — А я пойду накрою на стол.
К удивлению Анн-Мари, Тереза ухитрилась состряпать великолепный ужин. Графиня попросила ее принести еду в столовую, а сама переоделась в платье почище и сделала прическу, скрутив волосы на затылке в аккуратный узел. Нужно показать Ренару, что она не так уж беспомощна, ничего не боится и готова торговаться с ним за безопасность детей. А Тереза, несомненно, подыграла ей, устроив настоящий пир.