Неотвратимость
Шрифт:
— Я не пру напраслину, я спрашиваю. Не крал, не зарабатывал, в сберкассе не держал, у вас не брал — на что же каждый день пьян?
— Куда уж ему в сберкассе, не таки мы грамотны, чтоб получать богато. Но деньги у него были. Халтурил где-то, подрабатывал по-плотницки. Еще говорил, накоплено честным трудом, пока в холодных местах в Пермской области он робил. Дюже бережливый был покойничек, копейки лишней не потратит. Только на пьянку не жалел, всех поил. Гляжу я, бывало, и думаю — таку бережливость да на хозяйство бы…
— Где он хранил честные накопления?
— В
— Сами вы видели у него деньги?
— Пятерку, иной раз десятку, як в магазин наладится. Да каки гроши, бог с вами, у Зини и штанов-то путящих не было. А что до выпивки, так вы и сам, я извиняюсь, мужик, сами знаете: на хлеб не найдешь, а на водку завсегда…
Ничего существенного допрос вдовы не дал.
Ушинскому тоже не более везло. Хилькевич сплоховал, не обследовал должным образом место происшествия по горячим следам. Потом дождь смыл следы, если они и были на огороде и в проулке. А в доме навела порядок выписавшаяся из больницы жена Гроховенко.
На третий день по приезде Ушинский с большой неохотой вызвал на повторный допрос школьников Женю Савченко и Колю Гроховенко — не детское все же занятие давать показания по делу об убийстве. С ребятами пришла седенькая учительница, которая нервничала больше, чем сами мальчишки. Все ей казалось, что задают непедагогические вопросы, и она едва сдерживалась, чтобы не сделать Ушинскому замечание по этому поводу. Женю Савченко вскоре пришлось отпустить на урок. Коля Гроховенко отвечал охотно — он любил детективы и, кажется, не очень жалел попавшего в беду отца.
— Коля, ты хорошо рассмотрел того человека, что бежал по вашему огороду?
— Он не бежал, а быстро шел. Я не очень смотрел. Думал, дядя в уборную пошел.
— В чем он был одет?
— Н-не видел. Его ж плетень закрывал,
— Ну, а голову, плечи? Фуражку?
— Он без фуражки…
— Какие волосы?
— Не заметил.
— В пиджаке? В рубахе?
— В пиджаке.
— Какого цвета?
— Серый.
— Точно помнишь?
— Серый.
— А не синий?
— Нет, помню, серый.
— Так, понятно… Так. Вот что, вы посидите здесь, я сейчас…
Не успела учительница возразить, что ребенку непедагогично находиться в милиции долго, Ушинский исчез, а вместо него в кабинет зашел помдежурного по отделу.
Ушинский нашел и привел в соседний кабинет четверых мужчин. Пришедший менять проводку электрик был одет в синюю робу. Другие — посетители паспортного отдела, один в светло-синем пиджаке, двое в серых, разных оттенков. Выстроив их спиной к входу, Ушинский позвал Колю.
— Какого цвета пиджак был у того дяди?
Колин взгляд уверенно миновал синюю робу, один серый пиджак и остановился на втором сером, потемнее.
— Вот.
— Таким образом, по усадьбе Гроховенко шел не Божнюк, а кто-то другой. Ведь Божнюк одет в синее. К тому же Божнюк уверяет, что он бежал по огороду, а по словам мальчика, неизвестный не бежал, а шел, хотя и быстрым шагом. Направление одно и то же — от крыльца, мимо уборной к пролому в плетне. И это объяснимо: у Божнюка и того, неизвестного, одна цель— не выходя на улицу, незаметно покинуть место происшествия. Предполагаю, что кроме двух подозреваемых собутыльников Машихина на месте преступления находился третий. Возможно, убийца.
— Позволь, позволь, Юрий Трифонович, — возразил Загаев. — В имеющихся материалах ничто не подсказывает такую версию. В сером пиджаке, быстро шел к плетню… Чтобы выйти, сначала надо войти. Старик Горобец не видел этого входящего. Откуда он мог взяться в доме? Как сумел не оставить никаких следов? Почему Божнюк и Гроховенко, несмотря на опасность их обвинения, ни разу не проговорились, что присутствовал третий?
— Он мог проникнуть тем же путем — через плетень. Следов по-настоящему не искали. А те двое, они же были пьяны.
— Н-да… Что ж, можно принять как версию. Только не горячись, Юрий Трифонович, чтобы нам не впасть в предвзятость, как у местных вышло. В самом деле, трудно понять, кому выгодна смерть Машихина. Бож-нюку и Гроховенко вроде ни к чему. По пьянке? Личности они мало симпатичные, но убить просто так, за здорово живешь, и тут же заснуть, это… Кому же стоило идти на риск?
— Константин Васильевич, а не поискать ли ответ в доме Машихина?
— Обыск?
— Обыск. Подумай, что получается: от Машихиной узнаем, что у Зини Красного водились деньги. Не выпрашивал трешку, как иные мужья, а шел в магазин и покупал водку. Еще и других поил, часто малознакомых, случайных собутыльников. В сберкассе счета не имел.
— Подозреваешь тайник? Ну, это уж что-то из кино…
— Сам знаю, что маловероятно. Да и не исключено. Тайник, не тайник, хотя бы какой-то намек на таинственный денежный источник Машихина. Поискать-то стоит?
— Пожалуй… Если дадут санкцию на обыск.
— Уговорите прокурора. Надо разрабатывать версию, что в прошлом у Машихина есть темные дела, которые ему и отрыгнулись.
— Темные дела есть. Известно, что он до приезда на Украину жил в Пермской области, в Седлецком районе. Я делал туда запрос, сегодня ответили. Вот, познакомься. Довольно долго Машихин жил в рабочем поселке Малиниха, работал плотником на заводе стройматериалов. За хищение этих самых материалов был осужден на два года, отбывал в колонии на севере. Освобожден досрочно и возвратился в Малиниху, на прежнее место. В конце позапрошлого года уволился и уехал.
— Много он там расхитил?
— Не сообщают. За немного два года не дают.
— Да. Константин Васильевич, так обыск-то будем?
— Версия не лишена, как говорится… Попробую уговорить прокурора.
Прокурор дал санкцию на обыск с большой неохотой і
— Нас могут не так понять: вместо подозреваемых вздумали искать у потерпевшего. Да-да, понимаю, версия… Хорошо, попытайтесь.
Дарья Машихина обиделась сперва:
— В моей хате?! Срам перед народом!
Ушинский ее уговорил, уверяя в сугубой секретности обыска, и постарался эту секретность обеспечить. Понятых подобрал в гостинице, приезжих командировочных: местные не сумеют сдержать языки.