Неожиданный наследник 4
Шрифт:
Может, надо было изначально скрутить всех в бараний рог, заткнув рот, и в лучших традициях Петра Великого гнуть свою линию? А особо недовольных начинать уничтожать без всякой жалости при первом подозрении? Ведь первый русский император не стеснялся в методах, начав с расправы над стрельцами и собственной сестрой. Крови тогда пролилось немало, в том числе были казнены вполне себе высокородные соратники Софьи. Остальные быстро приняли правила игры, засунув своё мнение куда подальше. Я же столкнулся с обществом, пропитанным идеями преторианства, если можно так выразиться. По крайней мере, высший свет привык давить на монархов и свергать их по своему усмотрению. И даже здесь мне не хотелось доводить дело до лишних жертв, наказывая исключительно
При этом самые высокие должности всё равно занимали аристократы, несмотря на экзаменационную систему. Просто на многих, вроде губернаторов Голицына, Измайлова и Салтыкова, нововведение не распространялось. Тогда я проявил слабость, решив договориться со старыми родами и дождаться естественной смены, которая росла под моим присмотром. Теперь приходится расплачиваться за доброту.
Но русской крови пролилось уже достаточно. Я даже решил, что не будут казнить всех виновных в мятеже, приговорив только главарей. Думаю дать аристократии последний шанс. Ведь это всё равно опора трона. Взять хотя бы армию, где верховодят именно представители знати. Ссориться с генералами тоже нельзя, ведь среди мятежников хватает их родственников. Это ещё хорошо, что заговорщики замарали себя связями с внешним врагом. Здесь я в своём праве карать и миловать. В общем, пока окончательное решение не принято.
— Заходи! Чего ты мнёшься? — удивлённо произношу приоткрывшему дверь Пафнутию.
Камергер, обычно пышущий здоровьем, почему-то бледен и явно находится в крайнем расстройстве чувств. Не подозревая какой-то каверзы, беру из дрожащих рук конверт, подписанный Николаем Столыпиным, командующим жандармскими частями. Ломаю печать и быстро пробегаю взглядом по короткому тексту. Сначала ничего не понимаю, читаю прыгающие строки ещё раз, и из меня будто выпускают воздух.
Письмо летит на пол, а я съёживаюсь в кресле. У меня больше нет никаких желаний, а просто хочется забыться или проснуться, посчитав происходящее вокруг страшным сном.
Сынок, как же так?
[1] Лев Александрович Нарышкин (1733 — 1799) — обер-шталмейстер из рода Нарышкиных, знаменитый придворный балагур и повеса времён Петра III и Екатерины II. Нарышкин был необыкновенно популярен в петербургском обществе и считался, пожалуй, самой яркой звездой среди придворных Екатерины, внося в их круг веселость и оживление и являясь, по сути, главным шутом двора. Его веселый, добродушный характер, общительность и остроумие снискали ему расположение Петра III, обычно подозрительно относившегося к придворным своей супруги. Екатерина II, будучи очень невысокого мнения о дарованиях и нравственных качествах Нарышкина и называя его то «прирождённым арлекином», то «слабой головой, бесхарактерным» или, наконец, «человеком незначительным», тем не менее, очень ценила его общительный характер и умение развлекать общество.
[2] Густав III (1746 — 1792) — король Швеции с 12 февраля 1771 года. Представитель просвещённого абсолютизма. Прославился эксцентричностью (чему причиной некоторые считали гомосексуальность), борьбой с кофе и военными авантюрами. Был убит заговорщиками.
Глава 17
Ноябрь 1781 года, Санкт-Петербург, Российская империя.
Не сказать, что столица представляла собой ужасную картину, но было неприятно. Обычная серость, начиная с неба и заканчивая водой в Неве, а ещё пронизывающий ветер вперемежку со снегом, дующий с моря. Сильных морозов пока нет, но погода не самая приятная. Особенно если ты едешь верхом и рассматриваешь результат уличных боёв. Пострадавшие дома, повреждённая мостовая, провалы, зияющие на месте окон. Часть городских пригородов, где проживала беднота, вообще сгорела, ведь там деревянные строения.
Зато радовали люди, буквально хлынувшие на улицы и оглашающие их обычным шумом. Жизнь вернулась на круги своя, несмотря на пережитые
Или бросить всё к чертям собачьим и вернуть столицу в Москву. А может, в Нижний Новгород или Самару? Надо развивать внутренние губернии, ведь вслед за чиновниками и аристократией потянется обычный народ. Или лучше переместиться на юг?
Наверное, во мне говорит тщательно скрываемая ненависть ко всему окружающему. Именно этот мрачный и величественный город отнял у меня сына. Мою надежду и опору, готовую принять бразды правления. Это не самоучка, коим являюсь я и большая часть моих предшественников. Здесь работали лучшие наставники, учитывающие все мелочи, которые могут пригодиться правителю. А учеником Саша был хорошим. Был! Какая чушь про обучение лезет в голову! У меня отняли сына!
Я очень надеялся, что он не совершит ошибку, и будет спокойно сидеть в плену. Но Саша всегда отличался порывистостью и честностью. Он просто не мог равнодушно смотреть на творящееся непотребство. В итоге сын с верными людьми попробовал сбежать и был убит. А через два дня в столицу вошли войска, сметая всё на своём пути. Только это не вернёт мне сына.
В Зимнем мало что изменилось, до него мятежники не добрались. Их в первую очередь волновал захват моих детей и соратников. Поэтому дворец жил своей жизнью, только у входа собралась немалая толпа, в первую очередь дворян, буквально забив прилегающие улицы каретами. Но среди ожидающих царский кортеж хватало и простой публики, пришедшей выразить мне своё сочувствие. Придворные же появились по вполне понятной причине — людям необходимо успеть показать, что они остались верными престолу. А ведь многие устремились в столицу, чуть ли не расталкивая наступающие войска. Это те, кто не успел определиться и прибыть ещё в Новгород. Ублюдки!
Но деваться некуда. Придётся запускать во дворец весь этот высокородный табун. Хотя я бы с радостью закрыл Зимний для придворных. Только все эти статс-дамы, фрейлины, гофмейстеры, гофмаршалы, егермейстеры с прочими камер-юнкерами являются придворными чинами и находятся в своём праве. А ещё освободились превосходнейшие должности, так как большая часть их обладателей участвовала в заговоре. Чую скоро развернётся нешуточная борьба за место у трона. И мой траур им нипочём.
Тело Саши сейчас находится в домовой церкви дворца. Куда я просто опасаюсь идти. Боюсь не сдержаться и впасть в безумие. Только Аня с Ваней, тоже убитые горем, попросили спокойно попрощаться с братом. Завтра тело перенесут в Казанский собор, а ещё через два дня похоронят. И мне надо всё это выдержать. За что? Почему судьба отнимает дорогих моему сердцу людей? Аня, Лиза, Катя, а теперь сын.
Подлетевший конюх, вернее, шталмейстер схватил моего коня под уздцы, а появившиеся рядом охранники проследили, чтобы я слез с седла. Оборачиваюсь к вездесущему Потёмкину, также оказавшемуся поблизости.
— Григорий Алексеевич, иди готовить документы. Знаю, что их накопилось немало. А мы с детьми пока сходим в церковь.
Глава канцелярии кивнул и принялся отдавать распоряжения своим подчинённым. Сложно заниматься делами в дороге, но Потёмкин со своими обязанностями справляется. Ведь канцелярия — это не только секретариат, но и восемь отделов, ведающих делами всей империи. Даже не знаю, имеет ли смысл переводить толкового человека на должность министра? Ведь сейчас он, пусть и неофициально, седьмое лицо в государстве, после меня, цесаревича, канцлера, двух вице-канцлеров и министра внутренних дел. А по влиянию чуть ли не выше. Может назначить его на должность, освобождённую в связи с гибелью фон Мозена? Или поставить вместо убитого испанца? Надо подумать, но, мне кажется, полицию Григорий Алексеевич не потянет. Характер не тот. Только верные и толковые люди нужны на самых важных постах. За канцелярией я всё-таки слежу самостоятельно.