Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир
Шрифт:
– Владимир Митрофанович, – подвел итог нашей несколько затянувшейся дискуссии Михаил Васильевич Фрунзе, – мы бы попросили вас тщательно обдумать ваши дальнейшие действия как политика. Никто не покушается на ваши монархические убеждения, но, с другой стороны, мы не можем терпеть никакие враждебные действия по отношению к советской власти.
И еще… Бывший император Николай Александрович высказал пожелание принять участие в ликвидации неграмотности в нашей стране. И сейчас он сотрудничает в этом благородном деле с нашим наркомом просвещения товарищем Луначарским. Чем занимается его брат, Михаил Александрович Романов, вы сами успели увидеть. Может быть, вам, как истинному монархисту, тоже заняться полезным для России делом. Если вы хотите, я могу дать вам рекомендательное письмо к нашему наркому здравоохранения товарищу Семашко. С вашим медицинским поездом, как мне кажется, вполне управится ваш помощник. А вы отправляйтесь в Петроград и там займитесь формированием новых санитарных поездов для нужд нашей армии. Да и не стоит забывать об опасностях эпидемий – тиф, холера и прочие сопутствующие войне и разрухе заболевания могут принести много горя нашему народу. Как, вы согласны помочь своей стране?
Пуришкевич, немного подумав, кивнул.
– Хорошо, Михаил Васильевич, я согласен. Пишите письмо товарищу Семашко. Я готов завтра же выехать в Петроград.
25 (12) декабря 1917 года, раннее утро.
Германия. Кильский канал, порт Брюнсбюттель.
Крейсер «Рюрик-2», флагман эскадры Балтийского флота, идущей на Север
К середине декабря 1917 года – это если считать по старому стилю – жизнь на бывшем императорском флоте понемногу стала налаживаться. С тем, что было «до без царя», новые порядки, конечно, сравниться не могли, но того бардака, который наблюдался на кораблях всего три месяца назад, уже не было. Роль судовых комитетов постепенно сошла почти на нет. Да и в новых их составах, избранных после октябрьских событий в Петрограде, преобладали люди степенные, рассудительные, в основном из сочувствующих большевикам старослужащих.
Среди комиссаров, назначенных на корабли партией большевиков, незнакомых с флотом людей тоже не было. На этой должности оказались старослужащие матросы и кондукторы, только уже не сочувствующие большевикам и не кандидаты в члены партии, а полноценные члены РСДРП(б), поддерживающие линию Сталина – Тамбовцева на трансформацию старой государственной машины. Богом избранных, обиженных судьбой и альтернативно одаренных среди этих людей не было. Комиссаром всей направлявшейся на север эскадры был назначен Иван Давыдович Сладков, унтер-офицер 1-й статьи, комендор с линейного корабля «Александр II». В декабре 1915 года, после восстания на линкоре «Гангут», он был арестован и за революционную деятельность осужден к семи годам каторжных работ. В феврале 1917 года он, как и многие его товарищи по партии, был освобожден из заключения. Последняя его должность – комиссар Петроградского военного порта.
Сам адмирал Бахирев тоже обладал в матросской среде авторитетом, считался «своим», и потому в смутные времена не был выброшен за борт или поднят на матросские штыки, как Вирен или Бутаков. Этот же авторитет среди матросов и делал его и подобных ему офицеров объектом лютой ненависти той части «р-р-революционеров», которая с самого начала восстала не против самодержавия или буржуазии, а против самой России. В этом варианте истории к декабрю 1917 года сии будущие сподвижники Троцкого, Тухачевского, Ягоды были уже или мертвы, как и их вожди, или сбежали за границу, в новую и на этот раз уже последнюю эмиграцию. С занявшим пост председателя Совнаркома Сталиным, хоть и считался он тогда человеком спокойным и не склонным к радикальным поступкам, и в 1917 году шутки были плохи.
Из офицерского состава на кораблях остались лишь те, кто службу и Родину любил больше, чем боялся за свою жизнь. Члены их семей, преимущественно старших офицеров, шли со своими мужьями и отцами прямо на кораблях эскадры. Другие офицерские жены с детьми заблаговременно выехали в Петроград, чтобы оттуда отправиться в Мурманск по железной дороге. А там, в Мурманске, только сопки да тундра, города как такового нет, а есть лишь дощатые домики и бараки, железнодорожные пути, заставленные разношерстными вагонами. Но офицерские жены, как и жены декабристов, издавна привыкли идти за своими мужчинами туда, куда посылал их раньше государь император, а теперь партия и правительство. Поэтому «дамочки» поехали в Мурманск почти все. Поехали без стонов и слез (хотя и не всегда получалось их сдержать), несмотря на лютые морозы, полярную ночь и северное сияние.
Но есть план превратить город, которого еще нет, в северную «витрину социализма». Поэтому в одну сторону везли доставленное туда еще союзниками военное имущество, а в другую – стройматериалы и рабочие бригады. Везли на Север и пригодные для доставки по железной дороге рыболовные баркасы. Уже в феврале Мурманск должен отправить недоедающей после затяжной войны Советской России первую партию мороженой рыбы. По поручению наркома торговли и промышленности Красина по всей России ищут эвакуированное в 1916 году из Риги и Виндавы портовое имущество. Что-то демонтируют в оставленной германской армией Либаве из уцелевшего оборудования царской военно-морской базы и тоже отправляют на север. Порт Александра III – уродливое детище франко-русского союза – оказался огромным кладбищем народных средств, зарытых в балтийский песок.
В предрождественскую ночь русские корабли начали форсирование Кильского канала. Четвертое военное Рождество в Германии на этот раз встречали с надеждой. Фронта на востоке уже нет, а есть пусть пока и не понятная, но нейтральная и даже, можно сказать, дружественно настроенная Советская Россия. Оттуда сейчас эшелонами идет хлеб, спасающий страну от голода. В ответ Германия отправляет промышленные товары. Вот и сейчас работающие на шлюзах немцы дружелюбно машут русским матросам и офицерам теплыми зимними картузами с наушниками. Поздравляют с Рождеством.
Первым еще до полуночи прошел канал флагман эскадры крейсер «Рюрик-2». Вице-адмирал Бахирев, всю службу прослуживший на крейсерах, предпочел его связанным в бою строем линкорам.
Погода мерзкая, низкие тучи, ветер, мелкий германский снежок тает, едва коснувшись палубы или воды. Корабли балтийской эскадры один за другим выходят из Кильского канала и становятся на якоря. К рассвету кроме флагмана переход через канал успели завершить четыре дредноута «Севастополь, «Полтава», «Петропавловск», «Гангут», два броненосца послецусимской серии «Андрей Первозванный» и «Республика» (бывший «Павел I»), броненосные крейсера «Рюрик-2», «Адмирал Макаров», «Баян-2». В ближайший час на рейд Брюнсбюттеля должен был выйти бронепалубный крейсер «Богатырь», а следом за ним его брат-близнец «Олег». До наступления темноты вся русская эскадра должна была перейти из Балтийского моря в Северное.
На рейде «Рюрик-2» встал на якорь борт о борт с германским линейным крейсером «Фон дер Танн». После трех лет ожесточенной войны военным морякам с обеих сторон было так непривычно видеть развевающиеся рядом русские Андреевские флаги и флаги германского Хохзеефлотте. На мачте немецкого линейного крейсера, чуть пониже белого флага с тевтонским крестом ветер с Северного моря трепал личный вымпел гросс-адмирала Тирпица.
Старик не утерпел и лично взял на себя руководство операцией, которая ни в коем случае не должна была превратиться в еще одну битву при Доггербанке. Англичан нужно было переиграть, отвлекая их внимание от русской эскадры и, если получится, окружить и уничтожить какую-то часть их непомерно большого флота, если она вдруг оторвется от основных сил.
А подобное, если судить по тому вниманию, какое англичане оказывали перехваченным немецким радиограммам, совсем не исключалось. Именно этот момент в русском плане под кодовым названием «Полярная звезда» и доложенном лично гросс-адмиралу три недели назад заставил Тирпица долго и изощренно ругаться в адрес тупоголовых офицеров своего штаба. Причем присутствующие при этом адъютанты зажимали уши, как во время артиллерийской стрельбы. Немцы они такие – то «сумрачные гении», то кони в шорах, которые не видят ничего, кроме носков своих начищенных сапог.