Неподходящее занятие для женщины. Черная башня
Шрифт:
– А на похоронах вы тоже были?
– Да, в кембриджском крематории. Удручающая процедура. Скорбящих было всего шестеро, не считая людей из похоронного бюро: мы трое, Рональд Келлендер, его секретарь (или домоправительница – не знаю) и старая нянечка в трауре. От ее присутствия все выглядело еще мрачнее. Она до того напоминала старую прислугу семьи, что я был готов принять ее за переодетую сотрудницу полиции.
– С какой стати? Такой у нее был вид?
– Нет, но ведь и вы не похожи на частного детектива.
– Вы не знаете ее имени?
– Нет, нас не представили. Там была не очень-то приветливая
– А мисс Лиминг?
– Супруга царствующего короля. Не хватало только черной вуали на лице.
– Я подумала, что она горюет всерьез, – сказала София.
– Остается только гадать. Дай определение, что значит «горевать». И «всерьез».
В разговор вмешался Дейви, перевернувшись на живот, как резвящийся щенок:
– Мне показалось, что мисс Лиминг вот-вот разрыдается. Кстати, пожилую даму звали Пилбим; во всяком случае, так было написано на венке.
– Жуткий крест из роз с черной лентой? Можно было догадаться, что он от нее. Но откуда такая уверенность?
– На что нам глаза, милая? Служащие похоронного бюро сняли венок с гроба и прислонили его к стене. На ленте было написано: «С искренней симпатией от няни Пилбим».
– А-а, помню, – протянула София. – Очень трогательно! Бедная нянечка, здорово ей пришлось потратиться!
– Марк когда-нибудь упоминал няню Пилбим? – спросила Корделия.
Приятели быстро переглянулись. Изабелль покачала головой. София сказала:
– При мне – нет.
– Он никогда не говорил о ней, – заметил Хьюго, – но я, кажется, видел ее однажды еще до похорон. Она пришла в колледж недель шесть назад – в день рождения Марка, когда ему исполнился двадцать один год, и спросила, можно ли его повидать. Я как раз был у привратника, и Роббинс спросил меня, где Марк. Она поднялась к нему в комнату и пробыла у него около часа. Я видел, как она уходила. Но он ее ни разу не упоминал – ни тогда, ни потом.
А вскоре после этого он бросил колледж, подумала Корделия. Есть ли здесь связь? Придется размотать эту ниточку, какой бы тонкой она ни была. Из праздного, если не извращенного, любопытства она спросила:
– Там были еще цветы?
Ответ дала Софи:
– Просто букетик садовых цветов на крышке гроба. Без всяких пояснений. Наверное, от мисс Лиминг. Это не в стиле сэра Рональда.
– Вы с ним дружили. Расскажите о нем, – попросила Корделия.
Они снова переглянулись, словно решая, кому брать слово. Их замешательство было таким сильным, что казалось осязаемым. София Тиллинг вырывала из травы тонкие стебельки и катала их по ладони. Не поднимая глаз, она заговорила:
– Марк был очень замкнутым. Вряд ли кто-либо из нас знал его по-настоящему. Он был спокойным, обходительным, сдержанным, непритязательным. Умен, но без капли хитрости. Очень добрый; заботился о людях, но не навязывался им. У него совершенно не было честолюбия, но это нисколько его не тревожило. Вряд ли можно сказать что-то еще.
Внезапно раздался голосок Изабелль – настолько тихий, что Корделия с трудом разобрала слова:
– Он был милый.
Хьюго нетерпеливо перебил ее:
– Был милый. А теперь он мертвый. Вот так. Мы не сможем рассказать вам о Марке Келлендере ничего, кроме этого. С тех пор как он бросил колледж, никто из нас с ним не виделся. Он не советовался с нами, прежде чем так поступить, как и прежде чем совершить самоубийство. Как сказала моя сестра, он был очень замкнутым. Предлагаю не тревожить его в избранном им мире.
– Но послушайте, – не отступала Корделия, – вы побывали на следствии, на похоронах! Если вы перестали с ним встречаться, если он вас больше не интересовал, то к чему такие труды?
– София ходила из чувства привязанности, Дейви – следом за Софией, я – из любопытства и из уважения. Если я кажусь легкомысленным, то это еще не значит, что у меня нет сердца.
Корделия упрямо продолжала:
– Кто-то навещал коттедж в вечер его смерти и пил с ним кофе. Я собираюсь выяснить, кто это был.
Новость удивила их, или ей только показалось? София Тиллинг как будто собиралась о чем-то спросить, однако брат опередил ее:
– Это не мы. В тот вечер мы все сидели во втором ряду бельэтажа и смотрели пьесу Пинтера. Не знаю, можно ли это доказать. Не уверен, что в кассе хранят списки заказов, однако я приходил заказывать билеты, и меня могут вспомнить. Если вы настаиваете, я могу познакомить вас с приятелем, который знал о моем намерении идти с друзьями в театр; еще с одним, который видел по крайней мере одного из нас в баре во время антракта; есть еще человек, с которым я впоследствии обсуждал пьесу. Все это ничего не доказывает: с друзьями легче легкого договориться. Будет гораздо проще, если вы согласитесь, что я говорю правду. Зачем мне лгать? Вечером двадцать шестого мая все мы были в театре.
Раздался ласковый голос Дейви Стивенса:
– Почему бы вам не послать этого негодяя папашу Келлендера к черту и не оставить его сына в покое, а самой не заняться чем-нибудь попроще, например, кражей?
– Или убийством? – подхватил Хьюго Тиллинг. – Найдите себе какое-нибудь простенькое убийство.
Словно подчиняясь невидимому сигналу, все четверо стали подниматься с травы, собирать книги и стряхивать с одежды травинки. Корделия прошла следом за ними через двор и вышла на улицу. Не произнося ни слова, компания направилась к белому «рено». Корделия подошла к ним и обратилась прямо к Изабелль:
– Вам понравился Пинтер? Вас не напугала заключительная сцена, когда Уайтт Гиллмен гибнет от рук туземцев?
Это вышло до того просто, что Корделия почти запрезирала себя. В огромных темно-синих глазах она прочла неподдельное изумление.
– О нет! Что мне до этого? Какой испуг? Я же была с Хьюго и всеми остальными.
Корделия обернулась к Хьюго Тиллингу:
– Кажется, ваша приятельница не видит разницы между Пинтером и Осборном [3] .
Хьюго как раз устраивался за рулем машины. Потянувшись к задней дверце, чтобы впустить в салон Софию и Дейви, он спокойно парировал:
3
Гарольд Пинтер (р. 1930) – английский драматург, мастер жанра трагикомедии, театра абсурда. Джон Осборн (1929–1994) – английский драматург, один из ведущих представителей течения «рассерженных молодых людей». – Примеч. пер.