Непоэмание
Шрифт:
Молодой Ник Кейв, юный распиздяистый Санта Клаус, -
"Знать, труба позвала нас, судьба свела нас,
Как хороший диджей, бит в бит".
И поете вы, словно дикторы внеземных теленовостей,
Которых земляне слушают, рты раззявив.
Когда осенью он исчезнет, ты станешь сквотом: полно гостей,
Но - совсем никаких хозяев.
***
И пройдёт пять лет, ты войдёшь в свой зенит едва.
Голос
У тебя ротвейлер и муж-нефтяник.
У него - бодрящаяся вдова.
Тебе нужно плитки под старину и всю кухню в тон.
Разговор было завязался на эту тему, но скоро замер.
"У вас есть какой-нибудь там дизайнер?"
И приедет, понятно, он.
Ну ты посидишь перед ним, покуришь, как мел, бела.
Та же харизма, хриплость и бронебойность.
Он нарисует тебе макет и предложит бонус,
Скажет: "Ну ты красавица".
Бог берет на слабо нас.
Никаких больше игр в разбойников и разбойниц.
Ну, проводишь до лифта.
Ну, до подъезда.
Ну, до угла.
У нефтяника кухня, в общем,
так и останется, как была.
3 декабря 2007
ХЬЮ
Старый Хью жил недалеко от того утеса, на
Котором маяк – как звездочка на плече.
И лицо его было словно ветрами тёсано.
И морщины на нем – как трещины в кирпиче.
«Позовите Хью! – говорил народ, - Пусть сыграет соло на
Гармошке губной и песен споет своих».
Когда Хью играл – то во рту становилось солоно,
Будто океан накрыл тебя – и притих.
На галлон было в Хью пирата, полпинты еще – индейца,
Он был мудр и нетороплив, словно крокодил.
Хью совсем не боялся смерти, а все твердили: «И не надейся.
От нее даже самый смелый не уходил».
У старого Хью был пес, его звали Джим.
Его знал каждый дворник; кормила каждая продавщица.
Хью говорил ему: «Если смерть к нам и постучится –
Мы через окно от нее сбежим».
И однажды Хью сидел на крыльце, спокоен и деловит,
Набивал себе трубку (индейцы такое любят).
И пришла к нему женщина в капюшоне, вздохнула: «Хьюберт.
У тебя ужасно усталый вид.
У меня есть Босс, Он меня и прислал сюда.
Он и Сын Его, славный малый, весь как с обложки.
Может, ты поиграешь им на губной гармошке?
Они очень радуются всегда».
Хью все понял, молчал да трубку курил свою.
Щурился, улыбался неудержимо.
«Только вот мне не с кем оставить Джима.
К вам с собакой пустят?»
– Конечно, Хью.
Дни идут, словно лисы, тайной своей тропой.
В своем сказочном направленьи непостижимом.
Хью играет на облаке, свесив ноги, в обнимку с Джимом.
Если вдруг услышишь в ночи – подпой.
6 декабря 2007 года.
ВСЁ МОГУТ КОРОЛИ
Поднимается утром, берет халат, садится перед трюмо.
Подставляет шею под бриллиантовое ярмо.
Смотрит на себя, как на окончательное дерьмо.
«Королева Элизабет, что у тебя с лицом?
Поздравляю, ты выглядишь нарумяненным мертвецом.
Чтоб тебя не пугаться, следует быть дебилом или слепцом.
Лиз, ты механический, заводной августейший прах».
В резиденции потолки по шесть метров и эхо – ну как в горах.
Королеве ищут такую пудру, какой замазывался бы страх.
«Что я решаю, кому моя жертва была нужна?
Мне пять центов рекомендованная цена.
Сама не жила, родила несчастного пацана,
Тот наплодил своих, и они теперь тоже вот – привыкают.
Прекрасен родной язык, но две фразы только и привлекают:
Shut the fuck up, your Majesty,
Get the fuck out.
Лиз приносят любимый хлеб и холодное молоко.
«Вспышки, первые полосы, «королеве платьице велико».
Такой тон у них, будто мне что-то в жизни далось легко.
А мне ни черта,
Ни черта не далось легко.
Либо кривятся, либо туфли ползут облизывать,
Жди в гримерке, пока на сцену тебя не вызовут,
Queen Elizabeth,
Queen Elizabeth,
Принимай высоких своих гостей,
Избегай страстей,
Но раз в год светись в специальном выпуске новостей.
Чем тебе спокойнее и пустей,
Тем стабильнее показатели биржевые.
Ты символизируешь нам страну и ее закон».
Королева выходит медленно на балкон,
Говорит «С Рождеством, дорогой мой народ Британии», как и водится испокон,
И глаза ее улыбаются
как живые.
10 декабря 2007 года.
КАТЯ
Поэма
Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных скул. В пятницу
вечером Катя приходит в паб и садится на барный стул. Катя просит себе
еды и два шота виски по пятьдесят. Катя чернее сковороды, и глядит
вокруг, как живой наждак, держит шею при этом так, как будто на ней висят.
Рослый бармен с серьгой ремесло свое знает четко и улыбается ей хитро. У