Неповторимое. Книга 4
Шрифт:
— Так он молчал над Камчаткой и будет молчать сейчас! Его надо насильственно сажать. Или сбивать, если не будет подчиняться. Но прервать эти наглые действия необходимо обязательно.
— Вот как выйдет к Сахалину, так мы его встретим.
Через минут 12–15 после этого разговора наша служба докладывает мне, что нарушитель вышел к Сахалину. Я опять звоню Ивану Моисеевичу:
— Что происходит? Почему не перехватывается нарушитель?
Третьяк:
— Уже поднялись наши истребители! Командир 40-й дивизии ПВО генерал Карнуков отдал все команды.
Действительно, через несколько минут командные пункты доложили, что истребители-перехватчики подняты и пошли на сближение с нарушителем. Медленно, тягуче идет время. Наконец
С земли потребовали, чтобы наш истребитель дал очередь трассирующими снарядами. Он выполнил четыре очереди из автоматической пушки. Снаряды пролетели впереди самолета-нарушителя, но — никакой реакции. Тогда наконец принимается решение обстрелять самолет ракетами, так как он уже пролетал Сахалин. Летчик пускает две ракеты и сообщает: «Есть попадание!» Самолет-нарушитель начинает падать. И падает в море почти у границы наших вод.
Звонит И. М. Третьяк и информирует: сбили; по заявлению летчиков, самолет-нарушитель имеет сходство с «Орионом» и РС-135. Но когда самолет стал падать, то оказалось, что его габариты больше «Ориона».
— В общем, — закончил Иван Моисеевич, — сейчас будем разбираться. Но в том, что это разведчик, — сомнений нет.
— Конечно, надо разбираться и даже расследовать, — вторю я Третьяку, — но главное — это то, что полет наконец пресекли. Это очень важно!
Позвонил Огаркову. Оказывается, он уже был в курсе дела — тоже переговорил с Третьяком. Договорились, что утром я представлю предложения о создании государственной комиссии и справку о факте нарушения воздушного пространства Советского Союза самолетом-разведчиком неустановленной принадлежности. Поскольку накал оставался высоким и продолжались непрерывные телефонные переговоры, я позвонил домой и сказал, чтобы не ждали: заночую в Генштабе.
Приблизительно в середине ночи звонит мне дежурный по Главному разведывательному управлению Генштаба и докладывает, что по поручению их начальника генерала армии П. И. Ивашутина передает мне текст радиоперехвата японского радио о том, что якобы в Сеул сегодня не прилетел самолет южнокорейской авиакомпании, который следовал по маршруту Нью-Йорк — Анкоридж — Сеул. Номер рейса 007. Вместе с экипажем на борту было 280 человек, и есть предположение, что самолет сбит советской ПВО над территорией Советского Союза.
Через некоторое время звонят из Главного штаба Военно-Морского Флота и докладывают, что по распоряжению Генштаба (такое распоряжение я отдал сразу, как сообщили о сбитом самолете-нарушителе над морем), в район падения самолета выдвинулись два корабля Тихоокеанского флота и сторожевой корабль пограничных войск. Они охраняют этот район и одновременно подбирают различные плавающие предметы. По внешним признакам создается впечатление, что это может быть не военный, а гражданский рейсовый самолет.
Меня все больше и больше стала давить мысль о том, что этот нарушитель мог действительно оказаться пассажирским самолетом. Но тогда возникают десятки вопросов. Почему самолет вообще оказался над территорией Советского Союза? Почему он на протяжении нескольких часов, пролетая над территорией и акваторией нашей страны, не реагировал на постоянные наши запросы? Почему он не выполнил требований нашей авиации сделать посадку на Сахалине? Почему экипаж самолета-нарушителя не отреагировал даже на предупредительную стрельбу наших самолетов трассирующими снарядами? Почему пассажирский самолет летел без габаритных огней? Почему экипаж самолета (точнее, штурман) не сверял маршрут полета с контрольными точками по времени и месту? Почему экипаж самолета не забил тревогу, когда оказался над Камчаткой, контуры которой на локаторе самолета хорошо просматривались? Почему командир корабля
И таких «почему» можно было бы перечислять еще множество раз.
Некоторые «специалисты», желая всячески прикрыть преступные действия ЦРУ, начали утверждать, что, мол, изменение маршрута — это ошибка экипажа. Потом говорили, что это результат неисправности аппаратуры на борту самолета и т. п. Но тогда надо ответить хотя бы на перечисленные мною вопросы. Однако следует иметь в виду следующее. Ошибка именно в 12 градусов могла быть сделана только умышленно. Ошибка в 1–1,5 градуса или в 90 и 180 градусов — допустима. Во всех этих случаях причина — небрежность или невменяемость экипажа. Но опять-таки возникают перечисленные мной вопросы. Так же как и с версией неисправности аппаратуры.
Но все они относятся к американской стороне (точнее, к ЦРУ) и их соподельникам.
А как действовало наше руководство с учетом этого события?
Хочу еще раз отметить, что по прошествии многих лет, когда открываются новые обстоятельства и было достаточно времени для анализа, негативы и положительные стороны вырисовываются более контурно. Так и с этим южнокорейским лайнером.
На мой взгляд, самым лучшим оружием в объяснении случившегося является правда. Все равно по истечении времени все встанет на свое место, т. е. правда восторжествует. Даже если кого-то «занесло» так далеко, что, казалось бы, уже нет возврата, — это не так. Правда, признание правды снимет многие негативы, а может, и все.
Когда произошел сам факт сбития самолета-нарушителя, необходимо было немедленно объявить об этом. Причем надо было считать так, как считали тогда все, в том числе и в первую очередь военные, отвечающие за неприкосновенность нашего воздушного пространства: над нашей акваторией сбит самолет-разведчик иностранного государства, который отказался выполнить команду нашей службы ПВО с земли и с самолета-перехватчика; самолет упал в таком-то районе; назначена государственная комиссия для проведения расследования, готовится сообщение в Совет Безопасности ООН. И все.
Мировая общественность должна была знать именно так, как все было и как все первоначально оценивалось в Советском Союзе. А по мере новых данных и выяснения того, что сбит не разведчик, а пассажирский авиалайнер, надо было признать эту ошибку (а она вполне объяснима: наши летчики на истребителе-перехватчике не могли по контуру точно определить в темное время в условиях облачности, что это за самолет). И вместе с признанием ошибки выразить сожаление в связи с этой трагедией и соболезнование родным и близким погибших. Однако сразу этого сделано не было, поскольку в руководстве Политбюро не было единства: Андропов и Громыко хотели поступить приблизительно так, как я описал, а Устинов настаивал на том, чтобы никаких публичных признаний о том, что была допущена ошибка, не делать. Настаивал и настоял на этом. Но было упущено время. Прошли сутки после события. Вся мировая пресса бурлит, а мы молчим. И лишь на вторые сутки ТАСС сообщил о том, что имел место случай нарушения нашего воздушного пространства иностранным самолетом, но ничего не было сказано, что он сбит. В то же время по дипломатическим каналам было высказано категорическое возмущение о поднявшейся новой антисоветской волне в США.