Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
Моей первой мыслью было вернуться в театр. Стереть грим. Снять костюм мальчишки. Но я боялась опоздать к Алику, боялась, что, пока я буду бегать в театр и приводить себя в порядок, он может выйти из изостудии. И тогда... Ладно, я объясню им, что пришла прямо со сцены. Я все объясню им.
Никогда мне не доводилось идти по городу в парике и в гриме. Я думала, что люди будут останавливаться, указывать на меня, посмеиваться. Но, присмотревшись к прохожим, я убедилась, что никто не обращает на меня внимания. Для всего города я была не артисткой, сбежавшей из театра
В какой-то миг от этого открытия я почувствовала облегчение, как будто я не одна, а со своим верным другом. "Помоги мне, - сказала я ему, и он одобрительно кивнул головой мне.
– Ты умеешь ладить с мальчишками, с этим непонятным диким народом, ты можешь постоять за себя и за других, когда надо".
Я спешила... Расталкивая встречных, перебегала дорогу под носом у машин. Еще не знала, что я сделаю, что скажу мальчишкам, поджидающим Алика у входа в изостудию. Полностью доверилась своему желтоволосому двойнику. Мне предстояло сыграть самый трудный спектакль в моей жизни.
Стемнело. Под ногами похрустывал ледок. И казалось, что я иду по непрочному льду. И в любой момент лед может проломиться под моими ногами и черная холодная вода поглотит меня.
Но я не просто шла, а сочиняла роль. Решала, какую роль надо сыграть, чтобы спасти сына. Героя? Простака? Хитрого делягу? Я вспомнила разговор с Аликом о современных подростках. Здесь надо играть современного. Здесь с простачком ничего не выйдет. Простачок может дать в морду и получить сдачи. Вот и все дела.
Их надо удивить, поразить чем-то необычным и хладнокровным отношением к необычайному. Я сунула руку в карман куртки и обнаружила пачку "Кемел". В другом кармане лежала зажигалка "ролленс". Я почувствовала, что иностранная экзотика может пригодиться.
У студии я очутилась быстрее, чем рассчитывала.
Кучка ребят топталась у входа. Их было трое. Среди них выделялся рослый парень в вязаной шапке с помпоном, какие носят лыжники, и в куртке на "молнии". У него был нос с горбинкой и не в меру полные губы. Его называли Арсением - это я узнала, прислушавшись к разговору ребят. Другой, Гена, был худенький, тонкий, глазастый, с вьющимися волосами, которые выбивались из-под шапки и доходили сзади до воротника. Третьего звали Шуриком. Он беспрестанно подтягивал брюки, которые были ему великоваты.
Такая это была компания.
Я остановилась неподалеку. Надо было заговорить с ребятами естественно и непринужденно, скрыть свою неприязнь. От того, как я заговорю с ними, многое зависит. Еще лучше, чтобы они сами заговорили со мной.
Я достала из кармана пачку и зубами вытянула сигарету, затем щелкнула зажигалкой, зажатой в вытянутой руке. И широким движением поднесла огонь к кончику сигареты. Я здорово сыграла завзятого курильщика. Рослый парень с помпоном сразу обратил на меня внимание. Небрежно, через плечо, он спросил:
– Ты что здесь делаешь?
– Жду приятеля, - небрежно ответила я.
Он отвернулся. Значит, поверил, что я парень. Значит, первое испытание я, можно сказать, выдержала. Через некоторое время он снова повернулся ко мне.
– Закурить есть?
– "Кемел" годится?
– Годится, - пробормотал он.
Я протянула ему пачку американских сигарет с одногорбым верблюдом на этикетке. Протянула не спеша, можно сказать, царственным жестом. И не успел парень поднести сигарету ко рту, как я щелкнула своим "ролленсом". Он закурил, и я почувствовала, что они смотрят на меня с интересом.
– У тебя отец плавает?
– спросил он, имея в виду, где я достаю американские сигареты.
– Надо иметь голову на плечах, - ответила я, - и будет все. И "Мальборо" и "Филипп Морис".
– Конечно, - согласился со мной парень.
– Конечно...
Тут остальные дружки как бы нехотя, вразвалочку потянулись ко мне. Я молча протянула им пачку. Также молча они вытянули по сигарете, я щелкнула зажигалкой. Шурик, тот, у кого спадали штаны, закашлялся, видимо, был новичок в курении. Худой, тонкогубый Генка курил нормально, при этом он смотрел на меня сверлящим холодным взглядом, и мне казалось, что он проник в мою тайну или вот-вот проникнет.
А вся компания уже дымила и была очень горда тем, что дымит. А я стояла - стоял!
– в середине с независимым видом и время от времени сплевывала в сторону. Это у меня всегда здорово получалось на сцене.
Мы болтали о всякой всячине, болтали и курили. А тонкогубый Генка не сводил с меня своих сверлящих внимательных глаз. Чувствовал что-то неладное, и мне казалось, что он вот-вот разоблачит меня.
Вдруг он резко сказал:
– Ладно, до следующего раза!
– Что до следующего раза?
– спросила я.
Он посмотрел на меня так, как будто все знал, и сказал:
– Наша приятная встреча.
Я не сдвинулась с места, хотя понимала, что он может ударить меня и остальные поддержат его. Они и без того были настроены воинственно. Но я не испугалась. Я подумала об Алике.
– Гуляй отсюда!
– жестко сказал Генка.
А вот как раз "гулять отсюда" я и не могла, должна была оставаться здесь, чего бы мне это ни стоило.
– Не возникай!
– глухо сказала я и зло - как только могла, зло! взглянула в глаза Генке.
Хорошее словечко я нашла - "не возникай". Точное. Он замолчал. Отвернулся. И тогда, чтобы смягчить впечатление, я сказала:
– Может быть, пройдемся.
– Куда пройдемся?
– тут же полюбопытствовал Шурик.
Я задумалась.
Приближалось время, когда Алик должен был выйти из студии и направиться домой. Я без часов чувствовала, что это время приближается, стучит невидимым маятником мне в виски. Надо было действовать. Я решила попробовать увести ребят от изостудии: разминировать путь, по которому пойдет Алик.